Я, Аррьета, ухожу сама, с гордо поднятой головой, вместе с Клермоном, которому я, в отличие от тебя, нужна. Твои дружки-авантюристы, люди без роду и племени, победили, пусть теперь радуются. Я покидаю поле боя!
– Аррьета, успокойся, – сказал примирительно господин Романо. – Не нужно театра…
– Театра?! – вскричала Аррьета горько. – Для тебя это театр? Для тебя вся жизнь театр. Ну, так знай: в твоем театре я свою роль сыграла до конца! Занавес опустился, я покидаю душную клетку твоего театра и вдыхаю воздух свободы. И не пытайся вернуть меня, Джузеппе Романо – Аррьета не вернется! Ты потерял Аррьету навсегда.
Это я, я, а не Клермон, знакома с Призраком, это я рассказала ему о вашей идиотской затее искать тайник в разрушенном доме, и я рада, что игрушку вырвали у тебя из рук, а также из рук этого беззубого лиса Флеминга и деревенского придурка Гайко. Галерейный Призрак оказался вам не по зубам. Может быть, это заставит тебя вспомнить о возрасте и приличиях, а также удержит от авантюр в будущем.
Я в последний раз спрашиваю тебя, Джузеппе Романо, ты со мной или с этими авантюристами? – Она стояла перед ним, уперев руки в бока, с раздувающимися ноздрями, сверкающими негодованием прекрасными глазами, очень красивая и очень сердитая. – Если со мной – мы возвращаемся домой, если нет… помни…
– Аррьета, – прервал женщину господин Романо, – не нужно напоминать мне снова, что я стар, болен, искалечен… Я люблю тебя, Аррьета, так, как я могу любить… в моем возрасте. Сколько лет мы вместе? Тридцать? Сорок? Пятьдесят? (Аррьета негодующе фыркнула.) Я благодарен тебе, Аррьета, за твои слова и снова чувствую себя… молодым, как и тридцать лет назад. Даже слова те же, – не удержался он. – Ты – часть меня, Аррьета, и никого ближе у меня нет…
– Дьявол! – вскричала Аррьета, пятясь в ужасе от господина Романо. – Дьявол-искуситель! Ты всегда умел говорить, Джузеппе Романо! Почему, ну почему я не бросила тебя раньше? Ты умрешь на большой дороге, Джузеппе Романо, обещаю тебе, и твои подлые дружки оставят тебя лежать в пыли под палящими лучами солнца!
– Если судьба уготовила мне смерть в пути, в воздухе, в океане или в джунглях, я буду ей очень признателен, Аррьета, можешь мне поверить, – с достоинством ответил господин Романо. – Пока у меня есть хоть проблеск сознания, – он постучал себя пальцем по лбу, – желания и способность хоть как-то передвигаться, я никогда… Слышишь, Аррьета, я никогда не буду есть твои дурацкие протертые супы без соли и морковку, сидеть на веранде и притворяться тебе в угоду, что пишу идиотские, никому не нужные мемуары!
И можешь мне поверить, Аррьета, я найду этот город в джунглях! Клянусь королевской коброй!
Перед Клермоном я извинюсь. Тебя, Аррьета, я прощаю – каждый борется как может. Ты меня не удивила, в своей жизни я насмотрелся всякого. И предательств в том числе. Меня удивило другое: неужели, Аррьета, ты до сих пор не поняла, что меня невозможно принудить плясать под чужую дудку? Да призови ты на помощь хоть десять призраков…
– Прощай, Джузеппе Романо! – Аррьета резко повернулась и пошла к двери. Спина ее выражала гнев и презрение.
– Постой, – окликнул ее господин Романо. – Кто такой Призрак?
Аррьета расхохоталась издевательски и вышла, громко хлопнув дверью.
Господин Романо остался один. Он чувствовал, как наливается тяжестью затылок. Растер его ладонью и потянулся к тумбочке за лекарством…
Аррьета и раньше устраивала бунты на корабле, но до казни капитана никогда не доходило. Сейчас же его тело болталось на рее, свидетельствуя о серьезности намерений бунтовщиков…
Аррьета знакома с Призраком? Вот это бомба! Откуда? И ни слова, ни полслова никому! Неужели она думала, что, потерпев неудачу с наследством Якушкиных, он, как покорный мул, даст отвести себя в стойло и займется мемуарами? Призвала на помощь Призрака? По сути, предала своего дорогого Джузеппе? И это называется любовью? Нет, это называется иначе. Это называется попранием человеческих прав, насилием над личностью и предательством. Вот как это называется!
«Мало же ты меня знаешь, моя любовь Аррьета! – думал господин Романо. – И тридцать лет в одной упряжке ничему тебя не научили!»
Господина Романо также задел за живое союз Аррьеты и Клермона. Если она так уж боится одиночества, нашла бы себе нормального мужика, а не эту… этого избалованного, вечно недовольного, ворчливого… взрослого младенца. С его нетрадиционной ориентацией. Надолго ли хватит горячей Аррьеты в роли заботливой тетушки? Мягкость Клермона обманчива. Маркиз из форс-мажорного квартета – один человек, а маркиз на вольных хлебах – совсем другой. И вряд ли он будет подчиняться Аррьете так, как подчиняется сейчас.
«Хотя… если она будет его кормить, – подумал господин Романо, – а так, скорее всего, и будет – работать Клермон в принципе не способен, то… Может, все к лучшему, – заключил, вздыхая, господин Романо. – Время покажет… А тем временем… Тем временем жизнь продолжается!»
Он сунул руку под пижаму, нащупывая подарок Галерейного Призрака – старинную жемчужину в золотом колпачке, осторожно взял ее двумя пальцами, тихонько сжал…
И еще одна мысль, как совсем юный росток, пробивалась где-то внутри, рождая восторг и предчувствие новых интересных событий, – свобода! Свобода, черт подери!
У него мелькнула было мысль позвать Флеминга и Гайко и устроить мальчишник, но, взглянув на часы, он отказался от этой мысли. Часы показывали два ночи.
Глава 29
Порядок вещей
Я соберу тебе фиалок
И буду плакать об одном:
Не покидай меня! – я жалок
В своем величии больном…
Игорь Северянин, «Стансы»
Хабермайер рассказывал о своих поездках. О странах и зрителях. Латиноамериканцы верят, как дети, смеются и радуются фокусам. Хлопают, кричат, вскакивают с мест. Американцы свистят и топают ногами. Они не верят, но тоже радуются и смеются. Русские не верят, относятся с иронией, ищут подвох, не радуются и не смеются. Те, которые верят, просят помочь и зарядить воду.
– Почему все-таки Стоунхендж? – спросила я.
– Не знаю, Наташа, – сказал он, серьезно глядя на меня. Но в глубине глаз застыл смех.
– А вещь, которую вы искали? Нашли?
– Вещь… нашли.
– Но?
– Но она оказалась… мертвой.
– Как это – мертвой?
– Вещь оказалась просто кусочком смолы, вроде черного янтаря или эбонита. И ничего магического в ней нет. – Он развел руками и улыбнулся. – Знаете, Наташа, может, это и к лучшему. Совершенная вещь в руках несовершенного человека… это всегда чревато последствиями. Беда в том, что невозможно остановиться. Легенда об артефакте, дающем могущество, есть у каждого народа. Не то выдумка, не то сохранившиеся воспоминания о прошлом. Человечество верит в сказки… вернее, хочет верить – будь то Атлантида, снежный человек или летающие тарелки.
