…Девушка в зеркале улыбнулась мне. Она расчесывала щеткой свои длинные каштановые волосы, и глаза у нее были пьяные…
* * *
– Элса, мы уезжаем, – сказал своей ассистентке фройляйн Элсе Цунк Ханс-Ульрих Хабермайер, входя утром в ее комнату.
Девушка сидела на пледе, расстеленном на полу. Рядом с ней сидел Кеша, и они играли в кубики. На кубиках были нарисованы разные картинки, вроде домика, арбуза, мальчика, девочки или собаки. «Дас ист апфель», – говорила Элса и показывала Кеше картинку с яблоком. «Дас ист апфель, – повторял мальчик и тут же переводил: – Это есть яблоко». «Это есть яплоко», – старательно повторяла фройляйн Элса Цунк.
Оба посмотрели на Хабермайера, потом переглянулись.
– Я не еду с тобой, Ханс-Ульрих, – сказал Элса. – Я остаюсь.
– Как – остаешься? – удивился Хабермайер. – Почему?
– Я остаюсь, – повторила фройляйн Цунк. – Тут работает гуманитарная миссия Красного Креста, я узнавала, им нужны волонтеры.
– А я? А как же я, Элса?
– Ты уже большой мальчик, Ханс-Ульрих, справишься, – ответила Элса, улыбаясь.
– Но почему? – вскричал Хабермайер.
– У каждого своя ноша, – произнесла Элса немного выспренно.
– Ты твердо решила, Элса?
– Да, Ханс-Ульрих, я твердо решила. В жизни всегда так – рано или поздно встречается перекресток и надо… решать, куда идти дальше. Я всегда любила работать с детьми. Я учительница, помнишь?
– Мне будет не хватать тебя, Элса, – печально сказал Хабермайер. – Я буду ждать тебя, Элса. И если ты передумаешь… Слышишь?
Фройляйн Элса Цунк только молча покачала головой…
Глава 31
Точки над «i»
(это самое… типа эпилога)
Молодой человек в малиновом стеганом шлафроке сидел за письменным столом. Горела свеча в старинном серебряном подсвечнике. За окном стояла глубокая ночь. Гроза разыгралась не на шутку. Такие ночи в народе называют почему-то «воробьиными». Ветер швырял в окно пригоршни дождя, время от времени вспыхивали молнии, и, сотрясая землю, грохотал гром. Несмотря на поздний час, какая-то суета чувствовалась в доме, разнообразные звуки долетали – женские крики, топот, возня. Но ни гроза, ни домашний шум нисколько не отвлекали внимания молодого человека от происходящего непосредственно в кабинете.
– Ничего не понимаю, – бормотал Лев Иванович Якушкин изумленно, ибо это был не кто иной, как он сам, собственной персоной. – Мистика, ей-богу… миракулюм! Что сие престранное явление должно означать? Может, примерещилось? – Он протер глаза. – Чары? Какие чары, – одернул он себя. Деревенские бабы, вроде Авдотьи, верят в чары, а ученый человек верит в просвещение. Естественные науки претерпели изрядное развитие за последнее время, и данное, из ряда вон выходящее, явление природы имеет свое научное толкование и постижение. Нынче все посредством науки объясняется. Вон господин Палехов написал презанимательнейший труд о земных минералах, превращенных из умерших животных организмов. И здесь, должно быть, животная энергия проявляется, сиречь магнетизм!
Лев Иванович поднял руку и попытался осторожно дотронуться до черной пирамиды, вопреки законам земного тяготения висящей в воздухе. Черная пирамида уклонилась от его пальца, слегка переместившись. Она висела, покачиваясь, как лодочка на воде, чуть потрескивая, исходя крохотными синими искрами. Искры, отрываясь от пирамиды, секунду-другую с легким шипением плавали в воздухе, потом тускнели и гасли. При каждой вспышке молнии за окном пирамида дергалась, как живая, и искрила сильнее. Одну искру любознательный Лев Иванович поймал на ладонь и с разочарованием убедился, что синее пламя было холодным. Хотя на ладони осталось маленькое красное пятнышко, похожее на ожог.
– Flamma spiritalis
[9]
, – бормотал как бы в забытьи Лев Иванович. – Flamma spiritalis vitalis
[10]
. Духовный огонь! Животворящий… Надобно будет описать данное природное явление и отправить пакет с нарочным в Санкт-Петербург, в государеву академию. Пусть ученые мужи объяснение представят, что оно означает.
И надо же… оказия какая приключилась! Счастливый случай! Столько лет позабытое пролежало добро Гассана-странника на чердаке и только теперь открылось. Странник сгинул, а добро осталось. «Дьявольское», – мелькнула было мысль, но Лев Иванович, как человек передовой и в науках сведущий, отмел ее на корню.
Он откинулся на спинку кресла и погрузился в раздумья.
«Неизвестная тайна природы», – думал Лев Иванович. И Гассан, неизвестно каким ветром занесенный в их края, и чудесная его вещь… летающая черная пирамида – все тайна! И девушка с картины… Авдотья-дура только крестится, когда приступишь с расспросами. «Ну, ничего, не я буду, коли правды не дознаюсь, – пообещал себе Лев Иванович. – И чего это они там разбегались на ночь глядя?» – прислушался он к шумам извне. Заложил руки за голову, прищурился, сосредоточенно рассматривая черную пирамиду, покачивающуюся на уровне его глаз. Даже рот приоткрыл…
Интересная мысль вдруг пришла в голову Льву Ивановичу. Недолго думая, он взял подсвечник с горящей свечой и поднес снизу к парящей черной пирамиде…
– Батюшки-светы, барин-то, барин! – причитала Авдотья, стоя на коленях перед лежащим на полу без сознания Львом Ивановичем, обмахивая его передником. – Сомлел, сердешный! У, сила твоя басурманская! – Она погрозила кулаком картине. – Чудовин проклятый и девка его… скаженная! Недаром люди сказывали, под замком держали. Так и норовила вырваться… нечистая сила, прости, Господи, меня грешную. – Авдотья перекрестилась. – Так и прыгала, так и скакала… А когда помер чудовин, вырвалась да и сгинула без следа… туда ей и дорога!
Ох, горе горькое, испортили барина, изурочили недобрым глазом… басурманское отродье! А может, это… он приходил! – Авдотья от ужаса перестала махать передником и закрестилась мелко. – Басурман! За своим пришел. Откудова пришел… страх-то какой, лучше и не думать вовсе! А скарб его… с глаз долой!
Она проворно свернула картину и сунула ее в железный сундучок, стоявший на полу у стола. Сдула со стола зеленоватый пепел, подобрала с пола и бросила в сундучок черную обугленную непонятную штуку, заодно – книжку заграничную и флакончик со смердючим маслом, закрыла на ключик. Ключик спрятала за пазухой и кликнула Митяя…
Лев Иванович, лежавший на полу, пошевелился и открыл глаза.
– Слава тебе, господи! – воскликнула старуха радостно. – Жив! Жив, батюшка!
– Что случилось? – слабым голосом спросил Лев Иванович. – Где я?
– Ой горе горькое, неужто память отшибло? – испугалась Авдотья. – Где ж тебе быть, батюшка? В своем дому ты, дома! Оглянись-ка кругом!
Лев Иванович потер лоб ладонью.
