Они опоздали на четырнадцать минут, и, конечно, по закону подлости, сегодня группу вела Лизавета. Она выскочила из зала в раздевалку и встала в дверях, сложив жилистые руки на плоской груди.
– Ну и что же у вас на этот раз?
– Лизавета Петровна! – затараторила Юля не своим, фальшиво-радостным голосом. – Как же мы по занятиям соскучились! А мы на море были, в Турции, ночью только прилетели – и сразу к вам!
– Уж так мы рады… – процедила Лизавета сквозь зубы, – просто счастливы…
Юля отвернулась и закусила губу. Ужасно хотелось рявкнуть на мерзкую бабу, чтобы не смела так разговаривать. Она записана в эту группу, два раза в неделю их обязаны принимать, и вовсе ни к чему Лизавете шипеть и хамить. Мало ли что опоздали, попробовала бы сама с коляской две остановки пробежать! Но Юля не смеет ничего сказать, потому что это тотчас же отразится на Ежике. Он и так Лизаветы боится. Она злая и вредная, потому что у самой ни мужа, ни детей нет. И такую работу выбрала…
Когда деньги есть, Юля водит Ежика в платную группу. Там Анечка – совсем молодая, веселая – играет с детьми, музыку включает.
– Иди, милый. – Юля одернула маечку и подтолкнула сына к дверям. Разумеется, он сел на пол и отказался идти, Юле пришлось занести его в зал под злобным взглядом Лизаветы.
Затем она опрометью бросилась на улицу и вскочила в проезжающую маршрутку. Как раз вышел парень на перекрестке, и Юля села на его место. Она закрыла глаза и постаралась не думать, что Лизавета сейчас орет на Ежика, а он сдерживает слезы, потому что даже плакать при ней боится. И у него не получаются никакие упражнения, потому что он даже и не слышит Лизаветиных указаний.
Юлия пыталась отвлечься от грустных мыслей, но в ушах стоял плач Ежика. Господи, за что ей это, за какие грехи? У всех дети как дети, а ей за что мучиться? Она тут же испугалась своего протеста: нельзя так думать, нужно радоваться тому, что есть, ведь могло быть еще хуже… И потом, все же есть у них с Ежиком какие-то достижения…
Роды были трудными, Юля мучилась больше суток и почти ничего не помнит. Потом ей сказали, что ребенок шел неправильно, пришлось тащить. Кто уж там виноват: врач, акушерка или природа – теперь не узнать. Их продержали в роддоме почти месяц, потом выписали, сказав, что все нормально.
О том, что все не так, она поняла только через несколько месяцев. Ребенок не поворачивался, не сидел и не ползал. Не было рядом никого, кто посоветовал бы, помог, поддержал хотя бы добрым словом. Врачи в поликлинике постоянно менялись, отмахивались от Юлиных вопросов, всем было некогда, всем было не до нее, к тому же Ежик ужасно плакал при виде белого халата.
Юля все время хотела спать и есть, потому что ел-то ребенок исправно, даже ночью просыпался два раза. Муж к Ежику принципиально не вставал – он работает, ему надо высыпаться. Он и спать стал в другой комнате, на диване. Свекровь, являясь нечасто, поджимала губы и указывала Юле на непорядок в квартире. Какая уж тут уборка, когда едва хватало сил и времени на ребенка.
Наконец Юля добилась направления в специальный медицинский центр, врачи долго осматривали ребенка и наконец нехотя признали патологию в развитии.
– А чего же вы, мамочка, раньше думали? – заорала толстая врач после осмотра. – Девять месяцев, а он у вас колодой лежит!
После этого начались унизительные хождения по инстанциям и врачебным комиссиям. Юля похудела и почернела, молоко пропало, как не было, и почти так же быстро пропал муж. То есть она видела его все реже, а потом, когда получила наконец постановление комиссии, что у нее ребенок-инвалид, Лешка, отведя глаза, сказал, что так жить он больше не может, что он оставляет ей квартиру и будет давать деньги на ребенка. Юля не слишком расстроилась по поводу его ухода, она находилась в жутком состоянии, поскольку врачи ничего не могли сказать точно – вполне возможно, что ребенок не встанет никогда.
К году Ежик мог только с трудом переворачиваться, зато произносил несколько слов и любил, когда ему читали книжки. С головкой все нормально, признавали врачи, хоть в этом повезло.
Как выяснилось очень скоро, Лешка все наврал – и про квартиру, и про деньги. Денег он давал очень мало, и то после долгих Юлиных требований по телефону. С тех пор как ушел, он не появился в квартире ни разу. Зато зачастила свекровь и высказала Юле все, что она думала. Квартира ее, сказала она, так что раз они с ее сыном развелись, то пускай Юлия освобождает квартиру.
– Уезжай в свой Задрипанск, – сказала она, – и расти там своего урода самостоятельно. Мы все здоровые, у нас такой родиться не мог, это ты от кого-то его нагуляла.
И еще много разных теплых слов непечатного содержания в таком же духе.
В первый раз она нарвалась на открытое сопротивление. Юлия тогда собрала все силы и твердо сказала, что никуда не уедет. Ребенок болен, ему необходимо квалифицированное лечение, они прописаны в этой квартире, и вообще они с Алексеем пока женаты.
– Это ненадолго, – пообещала свекровь, и через неделю позвонил Лешка и сказал, что подал на развод.
На первый суд Юля не явилась – не с кем было оставить Ежика, он как раз приболел.
Свекровь приходила каждый день и скандалила. Между делом она вывезла мебель и вообще все мало-мальски ценное, что было в доме. Наконец, когда Юля пригрозила, что подаст на алименты, муж, теперь уже бывший, явился к ним. Похоже, что он сам прибалдел, увидев пустую, разоренную квартиру, однако матери ничего не сказал, только удержал Юлю, когда она потеряла контроль над собой и бросилась на эту ведьму, его мамашу, не в силах слышать, как она обзывает ее сына неприличными словами.
Денег не было, работать Юлия не могла – где там! Лешка сказал ей, что в данный момент ищет новую работу, так что алименты ее не спасут – не с чего их получать. Юля возила ребенка в бесплатный бассейн, но там были сквозняки и он все время простужался. Курс массажа полагался им один раз в год, а нужно было минимум три.
К двум годам Ежик мог сидеть, поддерживаемый подушками, и стоять на четвереньках. И еще он хорошо говорил и задавал вопросы: почему он не ходит? Почему другие дети на прогулке бегают, а он сидит в коляске? И еще много в таком же духе.
Юля перестала спать. Как-то, лежа ночью и вслушиваясь в неровное дыхание сына, она вдруг подумала, что лучший выход для них – это самоубийство. Потому что у нее нет больше сил. И никому они не нужны, никто не поможет. А если не будет больше никакого улучшения, если Ежик так и останется неходячим инвалидом? Спору нет, живут и такие дети – и взрослеют, но это если большая дружная семья, все поддерживают, помогают: бабушки, дедушки, дяди-тети, – на курорты ребенка возят, на дачу берут. А у нее иногда денег даже на еду не хватает, какие уж тут курорты! Телевизор сломался – неделю собирались починить, лишних денег не было. Отец ребенка их, считай, бросил на произвол судьбы, и свекровь рано или поздно ее доконает.
А к себе домой Юля уехать не может – ее там тоже никто не ждет. Когда она позвонила и сообщила отцу, что выходит замуж и что он скоро станет дедушкой, он ничего не сказал, даже не поздравил. А потом позвонила мачеха и сказала, что отец недоволен и что они себе во всем отказывали и посылали ей деньги на учебу вовсе не для того, чтобы она, как полная дура, залетела от какого-то хмыря, а для того, чтобы она получила образование и нашла хорошую работу. И что теперь пусть Юля не думает, что повесит на них свою семейку, больше денег от них она не дождется. Юля тогда так растерялась, что не нашла, что ответить. Так что, когда родился Ежик, она и звонить отцу не стала. А уж потом столько всего навалилось, что и звонить незачем, хвастаться нечем.
