– Мне не дает покоя эта цепочка нелогичных поступков. Кто-то пытается убить Ламбера Паже, послав ему отравленную пряничную свинку. Затем мы с ним попадаем в ловушку, а свинка исчезает. Может, это был безобидный пряник, такой же, как тот, что чуть не съела Таша? При том Паже все же здорово досталось – ему порезали шею. Вероятно, вот этим. – Виктор достал из кармана упакованное лезвие и развернул бумагу. – Что это, по-вашему?
– Очень похоже на то, что я видел в рекламном проспекте, который мне показал племянник Анисэ Бруссара, владельца скобяной лавки. Я бы сказал, что это лезвие для бритвы «Кинг Кэмп Джиллетт», новомодного американского изобретения.
– Сегодня же надо убедиться наверняка. Отправляйтесь на улицу Вут, я подежурю в лавке.
– А если этот питекантроп, племянник Бруссара, и меня порежет?
– Вас? Ни в коем случае, вы же мастер выпутываться из опасных ситуаций, вас этому учили Эмиль Габорио и Конан Дойл!
– Но на их героев никто не нападал с лезвиями и смертоносными пряничными свинками!
– Зато вы превосходите своих наставников силой воображения. А я, как только отделаюсь от графини де Салиньяк, грозившейся нас сегодня посетить, закрою лавку и отправлюсь спать – жутко болит голова. Не телефонируйте мне сегодня – завтра увидимся.
Мельхиор Шалюмо как раз собирался прошмыгнуть мимо владений вахтеров, когда на его плечо легла чья-то рука. Человечек вздрогнул, будто его укусили, и обернулся. Вот оно что, его напугала эта русская кукла. И какого же черта? Жаль, что она всего лишь упала тогда на сцене в первом акте «Коппелии»…
– Малютка Мельхиор, можно вас на минутку? Я хотела попросить об одной услуге… – Балерина увлекла его в коридор и присела на корточки, чтобы разговаривать лицом к лицу.
«Жеманница! Плутовка!» – мысленно вознегодовал Мельхиор.
– Дело касается Амедэ Розеля. Он у меня ужасно ревнивый и вечно выдумывает невесть что. Вбил себе в голову, что я дарю своей благосклонностью множество мужчин. С Тони Аркуэ, дескать, любезничала, с Жоашеном Бланденом, земля им пухом, а теперь вот с Анисэ Бруссаром.
– А я-то здесь при чем? – буркнул Мельхиор.
– Было бы очень любезно с вашей стороны заверить Розеля в том, что я живу только искусством, мечтаю лишь танцевать – а это есть чистейшая правда, – что я сама добродетель и никогда-никогда не ступала на путь порока… В общем, вы меня понимаете.
– Ничего я не понимаю.
Ольга Вологда выпрямилась, слащавый тон ее изменился:
– Не делайте вид, что вы глупее, чем есть на самом деле. Я давно за вами наблюдаю и пришла к выводу, что истинный хранитель Опера́ – это вы, а не какой-нибудь остолоп Марсо. Стало быть, если вы, человек, пребывающий в курсе всех амурных делишек балерин, засвидетельствуете Розелю мое безупречное поведение, он вам поверит и будет по-прежнему отстаивать мои интересы перед дирекцией театра. В противном случае…
– Это что, ультиматум? Мне? Как вы смеете!
– В противном случае, – продолжила Ольга, не обращая внимания на возмущение человечка, – я вынуждена буду открыть руководству глаза на некоторые ваши поступки. Ваше поведение, в отличие от моего, не так уж безупречно. Посему в наших с вами общих интересах договориться.
Мельхиор смерил балерину злобным взглядом, но, поразмыслив, кивнул, не сказав ни слова. Ольга торжествующе улыбнулась, тоже кивнула – в знак благодарности, – но Мельхиор уже демонстративно отвернулся.
К своему убежищу на седьмом этаже он прискакал с проворством зайца, преследуемого сворой собак, убедился, что его там никто не подстерегает, и лишь тогда отворил дверь.
– Дорогой Адонис, молчок, рот на крючок – сейчас я пополню свою коллекцию еще одной бесценной вещицей.
Открыв ларец «Саламбо», Мельхиор положил туда пряничную свинку, на которой розовой глазурью было написано имя, полюбовался и с довольным видом захлопнул крышку. Затем еще раз оглядел результат «лечения» Адониса – сегодня он починил манекен, и тот снова мог озирать окрестности, выпрямившись во весь рост.
– Чертов книготорговец хотел тебя убить, Адонис. Проныра! Влез в мой дом! О Всемогущий, не обойди меня Своей милостью, защити от злоумышленников, норовящих изгнать меня из этой тихой гавани!
Мельхиор перекрестился и, поднявшись на цыпочки, чмокнул Адониса в щеку.
Осторожно заглянув в недра скобяной лавки из-за траурного полога, по-прежнему висевшего на входе, Жозеф помялся на пороге, но все же осмелился ступить в логово людоеда, поджидавшего его там. И с облегчением обнаружил, что торговый зал пуст. Вот и славно, лучше зайти в другой раз. Он собрался уже развернуться, но из глубины помещения его окликнули:
– Чего изволите?
За прилавком стоял вовсе не бородатый лицемер, а незнакомец лет пятидесяти, широкоплечий и приземистый. Красный нос выдавал склонность своего владельца к крепким напиткам, которую опровергал ровный, поставленный голос.
– Вы месье Анисэ Бруссар?
– Он самый, и пусть кто-нибудь попытается оспорить мое право носить это имя.
– Мои соболезнования, – поспешно сказал Жозеф, чтобы Бруссар не заподозрил его в намерении оспорить право.
– По поводу? – удивился хозяин заведения. – Я вроде жив-здоров. Правда, так понервничал нынче утром из-за мадам Марут, что чуть удар меня не хватил.
– Мадам Марут? Дама с тростью? – вспомнил Жозеф.
– Вы ее родственник?
– Нет, просто видел ее здесь, когда вы были в Гавре.
– Ох уж она нам сегодня устроила! Представьте себе: впервые за все мои годы работы у покупательницы случился сердечный приступ прямо в нашем торговом зале! Я тотчас отправил Антельма звать пожарных, чтобы отвезли ее в больницу – старуха-то уже посинела, так что спас я ее, считайте, она мне теперь жизнью обязана! Ну вот, пожарные приехали и вовремя доставили ее к врачу, а я потерял полдня, отвечая на вопросы полицейских. С мадам Марут теперь все в порядке, но мне-то каково пришлось! И что за причуда в ее-то возрасте спускаться по лестнице на шесть этажей из-за жирного кота, который, видите ли, завел привычку дрыхнуть на ее швейной машинке!.. Так, собственно, почему вы мне соболезнуете?
– Но ведь… ваша супруга…
– Ах да, бедняжка Берта, – спохватился Бруссар. – Верно, верно. Прошу прощения, я совсем закрутился, вымотался ужасно – этот съезд владельцев скобяных лавок, путешествие туда-обратно, мадам Марут вот сегодня… Голова кру́гом идет. Вы были знакомы с моей покойной женой?
– Не имел чести. Я знаком только с вашим племянником Антельмом. Он здесь?
– Пошел кормить Гару, кота мадам Марут. Этого зверя на ярмарках нужно показывать за деньги – он весит килограммов десять, не меньше. Так что Антельм вернется нескоро – поди накорми такого проглота.
«Нескоро, и отлично», – подумал Жозеф. За время разговора он подошел к прилавку в глубине помещения; на прилавке в скудном свете поблескивали несколько кастрюль.
