Ника молча слушала его. Ей были хорошо известны аргументы тех, кто считал, что значение климатологии чрезмерно преувеличивается, и уже в течение восьми месяцев она знала, что эти люди правы. Все громче звучали голоса скептиков. Известные ученые уже давно признали, что вселенская рукотворная климатическая катастрофа является мистификацией, и подкрепили свои сомнения цифрами и фактами. Однако, несмотря на все более усиливавшиеся протесты против законодательно предписанных мер борьбы с СО 2, политики и даже ООН упорно продолжали следовать намеченным курсом. Ника тоже была уверена в правильности их действий, пока не встретилась тогда в Довиле с Сьераном О’Салливаном.
Янис перегнулся к ней через стол.
— Наш хитроумный друг Тейссен одним из первых занялся регенеративными энергиями, — сказал он. — По иронии судьбы, его фирму и осуществляемые ею проекты финансируют именно те, кто качает нефть и добывает уголь по всему миру. Но люди этого не замечают. Как не замечают и того, что на повсеместно муссируемой климатологической лжи обогащаются климатологи, владельцы средств массовой информации, промышленники и политики. Вот против чего я борюсь! Против всемирной экологической диктатуры, которая основывается на лжи и процветает благодаря таким людям, как Тейссен и твой бывший шеф. Мне действительно наплевать на этот дурацкий парк ветрогенераторов, но, препятствуя его созданию, я смогу предать гласности методы, с помощью которых действует экологическая мафия.
Искры фанатизма, сверкавшие в его глазах, внушали Нике страх. Несмотря на изнуряющую жару, ее слегка познабливало. Последняя фраза Яниса была откровенной ложью. В отличие от Сьерана О’Салливана, он боролся с неправым делом отнюдь не в силу своих убеждений, ибо его мало заботило здоровье мира природы. Он жаждал мести за поражение, которое ему нанес Тейссен, и ради удовлетворения этой жажды использовал общественный инициативный комитет. Теперь же, чтобы досадить своему врагу, он хотел использовать ее имя. Этому не бывать. Ни в коем случае!
— Янис, — сказала Ника, пытаясь убедить его, — ты не представляешь, с какой опасностью связано то, о чем ты говоришь.
— Это меня не волнует. — Он резко махнул рукой, словно отметая в сторону ее сомнения. — Кто-то должен иметь мужество, чтобы открыто сказать об этом. Я ничего не боюсь.
— И напрасно. Люди, которых ты собираешься разоблачать, весьма могущественны и шуток не понимают, — сказала Ника чуть слышным голосом. — Поверь мне, я знаю, на что они способны. Не советую тебе связываться с ними.
Янис склонил голову набок и испытующе посмотрел на нее.
— Ты ведь живешь у нас в подвале не потому, что тебе нужно прийти в себя после нервного истощения, не так ли?
Ника ничего не ответила. Она встала и подошла к плите, чтобы взглянуть на картофель. Янис подошел к ней сзади, положил ей руки на плечи и повернул лицом к себе.
— Ты же знаешь, что я прав. Помоги мне, прошу тебя!
— Нет! — резко произнесла Ника. — Я больше не хочу иметь со всем этим ничего общего. И я не хочу, чтобы ты использовал меня в качестве средства мести своему бывшему шефу!
Несколько секунд они пристально смотрели друг другу в глаза.
— Я не собираюсь использовать тебя, — сказал он, безуспешно пытаясь скрыть негодование.
Разумеется, собираешься, подумала Ника. Она совершила большую ошибку, подпустив его к себе слишком близко. Будучи чрезвычайно чувствительным, он воспринял бы любую форму отказа как личное оскорбление, и это могло иметь роковые последствия.
Может быть, все-таки стоит рискнуть и открыть Янису всю правду, чтобы он понял, насколько серьезно положение дел? Нет. Это невозможно. Тогда она выдаст себя целиком и полностью.
От внутреннего напряжения у нее дрожали руки. Картофель разварился, и на конфорке плиты шипела, испаряясь, пролившаяся вода, но Ника не замечала этого. На улице залаяла собака, за ней другая.
— Если ты сегодня вечером пойдешь туда, — умоляюще произнесла она, — то обещай мне, что ни при каких обстоятельствах не упомянешь мое имя.
Вряд ли Янис хотел осложнить ей жизнь. Ведь он клялся ей в любви. Но, может быть, это были только слова? Ни один мужчина не говорит правду, когда похоть затмевает его рассудок. Почему Янис должен быть исключением?
— Обещаю, — сказал он слишком быстро, чтобы в его искренность можно было поверить.
Неожиданно Янис стал ей неприятен — со своей навязчивой близостью, со своими влажными ладонями на ее руках, — но она, преодолев это чувство, поцеловала его, сжав голову в ладонях. Его язык с жадностью скользнул ей в рот, руки обхватили талию. Он с силой прижался нижней частью тела к ее бедрам. Нике очень хотелось оттолкнуть его, ударить ему коленом между ног и воткнуть кухонный нож между ребер. Еще ни один мужчина не вызывал у нее такого отвращения. Но если бы она сейчас оттолкнула его, он бы ее возненавидел. С неожиданной силой Янис поднял ее, усадил на край кухонной раковины, задрал ей юбку и сдернул трусы, порвав их.
— Ох, Ника, Ника! Ты сводишь меня с ума, — пробормотал он и со стоном потерся о внутреннюю сторону ее бедер своим набухшим органом.
Неужели он и впрямь думает, что это ей нравится, что это ее возбуждает? Ника отвернула голову, закрыла глаза и закусила губы. Она сама затеяла эту игру с огнем и теперь должна была играть до конца. Каким бы он ни был.
Пия слегка наступила на ногу Боденштайна под столом. Он раздраженно поднял голову и наткнулся на ледяной взгляд доктора Николя Энгель. Дабы не навлекать на свою голову еще больший гнев с ее стороны, Оливеру пришлось на время забыть о своих личных проблемах.
— …к сожалению, окончательные результаты баллистической экспертизы ружья, найденного в квартире Фрауке Хиртрайтер, пока отсутствуют, — услышал он голос коллеги Крёгера. — Но мертвая птица, обнаруженная в бочке с дождевой водой, может быть однозначно идентифицирована по кольцу на ноге как ручной ворон Людвига Хиртрайтера.
Используя профессиональную терминологию, Крёгер описал ужасный способ, с помощью которого была убита птица.
— Хотя какие-либо криминалистические доказательства, свидетельствующие в пользу этой версии, до сих пор отсутствуют, в данный момент мы исходим из того, что Фрауке Хиртрайтер проникла в опечатанный дом и убила ворона. После этого она, по всей вероятности, поставила свой автомобиль в гараж и скрылась на автомобиле своего отца, — завершил он свой отчет.
Только теперь Боденштайн понял, какая именно ошибка привела в бешенство доктора Энгель. Дочь Хиртрайтера была объявлена в федеральный розыск по телевидению, радио и в прессе с указанием того, что она перемещается на красном «Фиате Пунто» — автомобиле, который в действительности стоял в гараже в Рабенхофе. Да, это был серьезный прокол. Но вместе с этим возрастала вероятность причастности Фрауке Хиртрайтер к убийству ее отца. В отличие от своей начальницы, Боденштайн уже понимал, что против Фрауке существует вовсе не подозрение, а целый ряд веских улик. Для того чтобы совершить преступление, у нее было все необходимое: мотив, возможность, подходящее орудие.
