Катерина кивнула, не поднимая головы.
— А зачем я, по-вашему, оставил блестящую карьеру в симфоническом оркестре областной филармонии? Ради того, чтобы быть со своими детьми! — гордо заявил Альберт.
— Но почему же вы столько лет морочили всем голову? Вы что — бомж или алкоголик? Почему вы не могли жить вместе?!
— Потому что мне не было восемнадцати, — ответила за него Катерина. — Папа никогда бы не простил человека, который обидел его девочку. Он был очень старомодных понятий…
Да уж! Мы заметили. Человек, который предал своих друзей, отправил их на мучительную смерть в руки мозамбикских повстанцев, был трогательно старомоден там, где дело касалось его собственной дочери…
— Мы познакомились на концерте, — светло улыбаясь воспоминаниям, проговорил Альберт. — Катя подарила мне цветы…
— Мне было шестнадцать. Мы встречались около года. А потом я поняла, что беременна, — Гольцова подняла голову. Судя по всему, для нее эти воспоминания не были такими светлыми… — Папа долго допытывался, кто виновник… Но я ему так и не сказала. Он бы попросту убил Альберта. Папа мог быть очень суровым.
— Я мечтал быть рядом с Катей, но не хотел для нее неприятностей, — продолжал Альберт. — Поэтому я нанялся садовником к Ивану Константиновичу. Попросил своих друзей по консерватории сделать мне фальшивые рекомендации… И с тех пор я здесь.
— Слушайте, а вам не обидно было, когда ваша любимая на ваших глазах вышла замуж за другого? Макар воспитывал ваших детей, а вы копали грядки?
Губы Альберта задрожали:
— Я надеялся, что Катенька будет счастлива с молодым мужчиной, своим ровесником. Кто я такой? Старый неудачник! А Макар был одаренный режиссер. Он только начинал блестящую карьеру… правда, он так ее и не сделал… Кстати, Макар совершенно не занимался воспитанием детей. Он их, по-моему, побаивался…
— Прекрасно его понимаю, — покачала головой я. Василий Светозарович кивнул, соглашаясь со мной.
— Они в безопасности, да? — спросила меня Катя.
— Они в бункере. Думаю, им там ничего не грозит.
— А… Ильич? Где собака?
Я подивилась, что в такую минуту Гольцова беспокоится о старом бульдоге, но ответила:
— Ильич с ними.
Катерина вздохнула с облегчением:
— Слава богу! Я так волновалась!
Я смотрела на Гольцову во все глаза.
— Мама! — завизжала вдруг Маша. На лице Гольцовой появилось выражение крайнего изумления. Я обернулась к окну. Что там еще такое?
— Господи… Дети говорили правду: негр в саду!
Из окна на нас смотрела физиономия чернокожего мужчины.
Глава 8
Окно распахнулось. Чернокожий незнакомец ловко взобрался на подоконник, таща за собой труп Кабошона. На шее наемника была затянута удавка, лицо посинело, язык вывалился изо рта. Маша громко взвизгнула. Незнакомец присел, выжидая. Но все было тихо, даже грохот наверху смолк.
— Не шумите! Я пришел вам помочь! — на чистейшем русском сообщил нам мужчина.
— Кто вы такой? — властно проговорила Катерина.
Чернокожий тип покосился на Гольцову и мягко произнес:
— Вообще-то я ваш брат, Катя.
За этим последовала немая сцена. Когда стало ясно, что она затягивается, я спросила:
— Как вас зовут?
— Калаш, — бесхитростно ответил незнакомец. — Если по-русски, то Калаш Владимирович Береговой.
Ничего удивительного! После советского присутствия в странах Африки это имя было удивительно модным в семидесятые… «АК-47» до сих пор красуется на флаге Мозамбика, и не только его…
Бульдоги подошли к незнакомцу и дружелюбно обнюхали его. Чернокожий мужчина не возражал — он протянул руку, и Черчилль облизал ее. Похоже, хороший человек…
Я быстро обшарила труп Кабошона. Так, что тут у нас? Аптечка, автомат и запасная обойма к нему, нож, фонарь и пачка засаленных долларов, перетянутая аптечной резинкой. Доллары я засунула мертвецу в карман — чужого мне не надо, а остальное позаимствовала.
— Калаш, полагаю, вы умеете пользоваться этой машинкой? — Я протянула Катиному брату автомат.
— Моим тезкой? Конечно умею! — Калаш улыбнулся, и на щеках мужчины появились точно такие же ямочки, как у его сестры. — Еще мальчишкой научился, честно сказать.
Грохот наверху возобновился с удвоенной силой. Перекрытия они там ломают, что ли?!
— Нам нужно уходить отсюда, и побыстрее, — озабоченно проговорил наш спаситель.
Да уж, вряд ли наша инвалидная команда способна дать отпор наемникам… Пусть даже их стало вдвое меньше.
Так, считаем. Папай покоится на дне озера. Шьен засунут под стол с мониторами в комнатке охранника. Малыш Жанно спрятан под грудой мешков в сарае. Кабошона прикончил чернокожий родственник. Значит, осталось четверо. Стариков я в расчет не принимаю. Интересно, Голиаф помер или все-таки выжил? Нет, такие пауки не умирают от сердечного приступа. Их так просто не возьмешь…
— Калаш, вы знаете про бункер?
Чернокожий мужчина кивнул. Отличный мужик, надежный и немногословный. Одет в спортивную куртку, джинсы и ботинки для активного отдыха. На курчавой голове черная вязаная шапочка. Руки человека, который проводит свою жизнь, пялясь в монитор, вон и брюшко намечается… На вид не боец, однако с Кабошоном справился. А ведь наемник был вооружен до зубов.
— Отлично! Сейчас вы отведете всех туда.
— А вы, Женя? — вскинулась Гольцова.
— А я буду вас прикрывать, — вздохнула я. У меня просто руки чесались поскорее разобраться с этими уродами, но придется пока подождать. До тех пор, пока заложники не окажутся в безопасном месте…
Гольцова в последний раз погладила Гитлера, и Василий взял собаку у нее из рук и уложил на подстилку. Катерина утерла слезы. Я вколола ей дозу обезболивающего из аптечки Кабошона, остальное распихала по карманам, и мы двинулись в путь.
Калаш помог выбраться через окно Катерине и Альберту. Маша и Василий справились самостоятельно. Учитель передал мне через подоконник Черчилля, Мао и Фиделя. Гольцова наотрез отказалась оставить собак.
— А вдруг они еще кого-то убьют? — сурово сдвинула брови Катерина. Кажется, смерть бульдога потрясла Гольцову куда больше, чем гибель Макара…
Какая я молодец, что вывела из строя камеры наблюдения! Теперь можно безбоязненно перемещаться по двору.
По двое мы пересекли двор, стараясь остаться незамеченными. Собаки трусили рядом, соблюдая полную тишину. И вот наконец спасительная темнота сарая. Маша едва не споткнулась о труп Малыша Жанно. Раздетый наемник так и лежал у стенки, прикрытый мешками — наружу торчали только голые ноги.
