Кок проковылял к двери, выглянул и вернулся обратно. Встревоженной Маше снисходительно бросил:
– Да все в порядке! И чего побежали…
– А что с ним?
– Палуба скользкая. Плюхнулся на задницу, чугунком о борт приложился. Ниче, осторожнее будет!
Нафаня сокрушенно поцокал языком, глядя на брошенные тарелки с едой. «Готовишь им, готовишь, – было написано на его лице, – а они берут и головами трескаются, кретины!»
Маша задумчиво откусила от бутерброда. Кок слегка просветлел и отошел.
Но сидеть и завтракать, когда где-то неподалеку интеллигентный Аркадий, возможно, лежит с разбитой головой, было как-то неправильно. Она с сожалением отодвинула горячий бутерброд, истекавший расплавленным сыром, одним махом допила вкуснейший сладкий чай, коря себя за черствость, и встала.
В иллюминатор, по которому расползались дождевые капли, была видна часть палубы. По ней спокойно, вразвалочку, не хватаясь за ванты и не размахивая руками, шагал Аркадий Бур. Маша успела быстро удивиться тому, какое поразительное а, главное, молниеносное воздействие на вестибулярный аппарат оказывает удар головой, когда до нее дошло, что она видит вовсе не Аркадия. Это матрос Антоша быстро шел к рубке. Хвост на его затылке подпрыгивал в такт шагам.
А где же Бур?
Но тут и режиссер проковылял следом за матросом. Он потирал затылок, морщился и чуть не брякнулся второй раз, когда, заметив в окне Машу, решил помахать ей рукой. Кира поймала его за шиворот и что-то сурово выговаривала, пока они не исчезли из виду.
– Всыпать Антохе двадцать горячих за паникерство, – пробормотали за Машиным плечом.
Нафаня поставил на стол вторую чашку чая, метнул пронзительный взгляд на обкусанный бутерброд, и Маша поняла, что, если она не хочет заработать себе смертельного врага, надо доесть.
Когда она подошла к стойке с пустой тарелкой, Нафаня ничего не сказал. Но Маша видела, что он доволен.
– Очень вкусно, спасибо!
«Разумеется, вкусно! – отразилось в маленьких глазках кока. – С какой стати могло быть иначе?!»
Он поблагодарил ее не слишком дружелюбной улыбкой, и Маша вдруг решилась. Должно быть, именно из-за того, что кок выглядел тихим ненавистником человечества. Будь это человек, симпатизирующий ей, Маше было бы неприятно потерять его расположение. Но с Афанасием терять было попросту нечего.
– Афанасий Петрович, а кто погиб на корабле?
Улыбка сползла с лица кока.
– Это вы о чем?
– Яков Семеныч говорил, что кто-то упал с корабля и умер.
– Тогда вам, наверное, лучше у него спросить, – криво усмехнулся кок.
Маша вскинула брови.
– А что, это какая-то страшная тайна?
Как она и предполагала, Афанасий смутился.
– Ничего такого… – пробурчал он.
– Тогда почему все молчат?
Кок закатил глаза:
– Да кто молчит-то! Никто не молчит! Просто неприятная это тема, тяжелая для нас.
Маша быстро придвинула стул и села, обозначив тем самым, что утвердилась здесь надолго.
– Кто-то из туристов, да? – понимающе спросила она, понизив голос. – И теперь вы боитесь, что у вас клиентов не будет?
– Лучше бы из туристов! – в сердцах бухнул Нафаня. – Один черт вы сюда слетаетесь, как мухи на… варенье. Даже если кто и отбросит коньки, остальным это по бороде. «Мечта» для вас – как рамка, в которую можно вставить свою физиономию и фоткаться.
Маша предпочла не заметить оскорбительности его слов.
– Неужели кто-то из команды?
– Галина Антоновна умерла, светлая ей память, – строго сказал кок и перекрестился. – Могучая была женщина. Кто б мог подумать, что капитан ее переживет.
Маша осмыслила сказанное и ахнула:
– Жена капитана? Господи, бедный Илья Ильич! Как это случилось?
– За борт упала. Ночь была, ветрено. Тревогу быстро подняли, да толку-то…
– Упала… – повторила побледневшая Маша.
– Может, и сама спрыгнула, – пожал плечами кок. – Выпивши была. – И добавил с нескрываемым уважением: – Пила-то она, как грузчик, любого могла переплюнуть. Эх, Галина Антоновна, Галина Антоновна…
Он сдернул с крюка полотенце и, вздыхая, принялся протирать чашки. Маша, не отрываясь, следила за его пухлыми ручками. «Но ведь Козулин говорил не только про жену капитана. Он сказал: «Сначала – Галя, теперь вот Ирина».
Она помолчала немного и решилась:
– А Ирина?
– Что Ирина?
– Отчего она погибла?
Кок яростно бухнул чашку об стол и обернулся.
– Вы яснее выражайтесь! Что еще за Ирина? И с чего это я должен ее знать, по-вашему?
– А… Разве не было такой женщины на корабле?
Нафаня, кажется, с трудом удерживался, чтобы не стукнуть ей кружкой по лбу. Маша на всякий случай отодвинулась вместе со стулом.
– Баб у нас перебывало немерено, – сквозь зубы процедил кок. – Даже чересчур много! Кое-кто был и лишний!
Маша сразу подумала, что кое-кто лишний – это она сама. Но дело надо было довести до конца.
– И среди них – Ирина, – деликатно подсказала она.
Кок раздулся и покраснел, как напившийся комар. Маленькие глазки, казалось, вот-вот выпрыгнут из орбит.
– Или нет, – быстро сориентировалась Маша. – Откуда же мне знать, Афанасий Петрович! Мы, женщины, такой народ, понимаете ли…
Она идиотски хихикнула и покрутила пальцем у виска.
Судя по тому, что глаза кока приняли нормальное положение, смешок получился как нельзя более убедительным. Нафане пришлась по душе ее самокритичность. Он твердо знал: все бабы – дуры, но те из них, которые понимают, что они дуры, чуть меньше дуры, чем остальные.
Маша наконец сообразила, что самое главное – не умничать. Сводить глаза к носу она посчитала излишним, но продолжала глуповато улыбаться.
– Значит, не было у вас Ирины?
– Всех не упомнишь, – буркнул Нафаня. – Может, и была.
– Но не погибла? – по-прежнему лучась дуростью, уточнила Маша.
– Мне-то откуда знать?! Может, сошла на берег, а ее собака бешеная укусила. Или бежала через дорогу – и бамс под «КамАЗ»! А то отравилась паленой водкой! Или…
Маша прервала этот вдохновенный поток воображения:
– То есть при вас на «Мечте» ничего такого не случалось?
– А у меня, по-вашему, паленая водка в хозяйстве имеется?! – мигом взъярился кок.
Она примирительно подняла руки:
– Я поняла! Ни водки, ни «КамАЗа», ни бешеной собаки!
