Дверь каюты не открывалась, в этом он готов был поклясться. Значит, где-то поблизости есть второе помещение. Охрана дожидается именно там. Возможно, даже не один человек. Хотя, пожалуй, при наличии бойца, который умеет так передвигаться, еще один охранник не требуется.
– Вы потом познакомитесь с Саламатом, – пообещал Никита, будто прочитав его мысли. – Он вам понравится.
– Главное, чтобы я ему понравился, – не удержался Макар.
Никита усмехнулся:
– Это вряд ли. Хорошая собака любит своего хозяина и ненавидит прочих двуногих. Вы для Саламата – двуногий, один из сотен. Но мы отвлеклись. Я говорил вам о том, что, к сожалению, пришлось потратить время, чтобы вы вернулись в дееспособное состояние. Вам стоит сказать мне спасибо. Если бы не мои усилия, вы стали бы овощем. В лучшем случае – никогда не могли бы понимать человеческую речь. Да и говорить…
Илюшин готов был улыбнуться этой издевательской шутке. Но посмотрел на собеседника внимательнее и понял, что тот говорит серьезно.
– Знаете, Никита, вы мне напоминаете фрица из старого анекдота. Великая Отечественная война, Освенцим, маленькая еврейская девочка с щеночком на руках движется к газовой камере. К ней подбегает гестаповец и кричит: «Отдай собачку, живодерка!»
Никита вежливо улыбнулся одними губами.
– В чем же вы видите связь?
– В том, что это вашими усилиями я оказался на грани овощного существования.
– Но вы сопротивлялись, – напомнил хозяин и потянулся к бутылке, чтобы долить себе вина. – Может быть, вам неизвестно, но двоих моих людей вы практически вывели из строя.
– Какая жалость… – пробормотал Макар.
Никита вскинул брови.
– Жаль, что всего лишь «почти», – пояснил Илюшин. – Я надеялся, что угробил хотя бы одного.
– Вы были близки к этому. Что довольно неожиданно для человека с вашей физической подготовкой.
Вино забулькало, выплескиваясь из бутылки. Макар бросил взгляд на этикетку.
– Вам не предлагаю, доктор пока не одобряет, – мимоходом извинился хозяин. – Так на чем мы остановились? Да, вы ожесточенно сопротивлялись. Настолько серьезно, что едва не нарушили мои планы. А я, знаете ли, не прощаю, когда нарушают мои планы.
– Страшно огорчен, что расстроил вас.
– Зря паясничаете. У вас еще есть шанс исправить вашу оплошность. Многим я его не даю.
Илюшин прищурился, пытаясь понять, кто перед ним: идиот с манией величия? Человек, оторвавшийся от реальности? Он не мог разобраться в своем собеседнике, и это ему очень не нравилось. Теперь он был совершенно уверен, что где-то видел его раньше, но память по-прежнему отказывалась работать. «Неудивительно, если только этот стервец не соврал насчет трех месяцев».
Мысли Илюшина приняли другое направление.
– Вы сказали – почти три месяца, – медленно проговорил он. – А как вы обставили это для остальных?
– Для кого, например?
– Для моего напарника. Мы были вместе с ним в том доме, откуда меня похитили.
На лице Никиты отразилось искреннее удивление.
– Вы полагаете, я взял на себя труд как-то прикрывать ваше исчезновение? – Губы его тронула озадаченная усмешка. – Вы что, вопреки тому, что сказал мне доктор, до сих пор не все слова понимаете? Он говорит, пациент удивительно скоро восстанавливается, но эта ваша сенсорная афазия быстро не проходит…
Макар покачнулся и ухватился за подлокотники так, что костяшки побелели.
– Сенсорная афазия?
– Ну, если проще – глухота на слова. Доктор говорит, для вас все наши речи были как шум прибоя: слышать слышите, но не понимаете. Помните?
В висках заломило, как от ведра ледяной воды, выплеснутой с размаху на темечко.
– Сначала вы без сознания неделю валялись, потом началось: глаза открыты, изо рта что-то нечленораздельное вырывается, никого не слышите, ничего не понимаете. Мы вас под препаратами держали – сначала чтоб мозг отдохнул, оправился, потом – чтоб лучше восстановление шло. С вами целый штат работал – физиотерапевт, невролог, логопед, психиатр, мануальщики всякие…
– А что за препараты?
– Новая разработка, экспериментальная. Не наркота, – пожал плечами хозяин.
Илюшин вытер выступивший на лбу холодный пот.
– Значит, я пропал на три месяца – и вы никому ничего не сказали…
– Не будьте таким тупым! – повысил голос хозяин. В глазах его сверкнула злость. – Вы не имеете права на тупость. Пока я еще делаю вам скидку, учитывая ваше состояние. Потом перестану.
«И что тогда?» – хотел спросить Илюшин. Но не стал.
– Разумеется, никто ничего не знает, – понемногу успокаиваясь, сказал Никита. – Следы вмешательства были зачищены. Если бы не ваша строптивость, все прошло бы идеально. Но вы стали сопротивляться и в результате получили травму головы. Очень печально, если учесть, что именно ваша голова и была мне нужна.
Илюшин хотел сострить по этому поводу, но подумал и промолчал второй раз.
– Три месяца реабилитации, – хозяин загнул один палец. – Мое потерянное время, – он загнул второй. – Минус два охранника.
– Вы сказали, с ними все в порядке.
– Не совсем. Но об этом чуть позже. Итак, вы довольно дорого обошлись мне, господин Илюшин. Хочется верить, что вы оправдаете вложенные в вас усилия.
– Каким образом?
Никита встал и, тяжело ступая, прошел вдоль стены. Макар провожал его взглядом. Хозяин остановился возле картины, на которой вспыхивали десятки оттенков красного.
– Три месяца назад, – сказал он, заложив руки за спину и покачиваясь вперед, как пингвин, – на этой яхте был убит человек. Моя жена, Ирина. Я сообщил властям, что это был несчастный случай – якобы она утонула, купаясь в открытом море. Но в действительности все произошло не так. Ей свернули шею. Опережая ваш вопрос – нет, это сделал не я, хотя у меня иногда возникало подобное желание.
У Макара вовсе не возник этот вопрос. Он пытался представить, каким образом этот человек выдал убийство за несчастный случай.
– Где мы сейчас? – перебил он.
– На моей яхте, «Одиссее».
– Нет. В каких мы водах?
По губам хозяина скользнула усмешка. Он покачал головой:
– Это неправильный вопрос. Не отвлекайтесь от главного.
Он прикоснулся к картине.
– Меня не было на судне, когда это случилось. Я уезжал в город по делам. Когда вернулся, нашел убитыми двоих охранников и Ирину.
Макар потер виски. Голова начала наливаться тяжестью, ему это очень не нравилось.
– На записях камер слежения видно, что никакое другое судно не приближалось к «Одиссею». Вы понимаете, что это означает?
