– Назвала, – удивленно подтвердила Маша.
Илюшин сделал шаг внутрь и закрыл за собой дверь.
– Какое? – хрипло спросил он.
– Ирина. Макар, ты уверен, что нормально себя…
Вопрос закончить не удалось: Илюшин шагнул к ней, обнял и крепко прижал к себе.
– Ты обнимаешь мою жену, – напомнил Бабкин.
– А если бы тебя тут не было, то и расцеловал бы. Ну, конечно, вторая убитая – Ирина!
– Ты знаешь, кто это?
Макар усмехнулся.
– Как ни странно, да. Собственно, это из-за нее меня похитил Будаев.
Глава 17
Морская яхта «Одиссей» разминулась с бригантиной «Мечта» на несколько часов. Когда Бабкин попросил капитана как можно быстрее высадить их в ближайшем крупном порту, он, сам того не зная, спас жизнь Макару Илюшину и, возможно, еще не одному человеку на корабле.
Убедившись, что пленника нет на «Одиссее», Никита Будаев вытащил из постели сонного Адриана, не понимающего, что происходит, и бил до тех пор, пока юноша не потерял сознание. Поначалу Адриан пытался сопротивляться. Но противостоять озверевшему Будаеву он не мог. Спасло его вмешательство Саламата.
– Шошана рада будет, – невозмутимо сказал телохранитель, когда хозяин в очередной раз занес кулак над изувеченным парнем.
Будаев подумал – и опустил руку.
Затем он вернулся в каюту Илюшина, отвязал врача, к которому без разрешения хозяина никто не осмеливался подойти, и избил его тоже.
– За что? – расквашенными губами мычал несчастный доктор. Ухоженная борода, о которой он так заботился, была перепачкана его собственной кровью. В попытке спастись от Будаева он метался по всей каюте, потом бросился к пролому в переборке и успел схватиться за стены, оставив на рисунках Илюшина несколько алых отпечатков. Никита без труда догнал его.
– За то! Что! Поставил! Неверный! Диагноз! – объяснил он, методично нанося удары съежившемуся на полу мужчине.
Саламат слушал затихающие стоны не морщась. Доктор не виноват. Куница – хитрый зверь, обманет кого угодно. Но бьют не виноватого, а того, кто оказался под рукой.
За врача неожиданно заступился Василий.
– Может, этот и не ошибся, – подал он голос.
Будаев обратил к нему побагровевшее лицо.
– Он сказал, парень слаб. Сказал, не переплывет даже бассейн для инвалидов.
– Вот не факт, что он переплыл, – осторожно пояснил свою мысль охранник и на всякий случай отступил на шаг назад.
Никита отер выступивший пот. Он действительно не учел, что Илюшин мог и не довести побег до конца. В его представлении Макар уже сидел на террасе таверны, попивая вино и в красках повествуя окружающим, как оставил в дураках самого Будаева.
Образ этот не имел никакого отношения к реальности, и когда ослепляющая его вспышка бешенства прошла, Никита это осознал.
Он обернулся к Саламату.
– Кто-то умирал сегодня в море? – тяжело дыша, спросил он.
Тот мотнул головой.
– Нельзя сказать. Очень далеко. Вода повсюду.
– Попробуй.
Саламат прикрыл веки.
Смерть всегда оставляет за собой след. Убери тело, смой кровь – запах останется в воздухе, как дым от потушенного костра. Найрук давным-давно научила его чувствовать этот запах. Объяснила и еще кое-что.
«Где смерть – там жизнь. Чья-то смерть – всегда чья-то жизнь. Волк убивает оленя и живет его мясом. Важенка убьет волка ударом копыта, и ее детеныш будет спасен. Ты убьешь детеныша в голодный год – и сохранишь жизнь своей семье. Но это самое простое. Слушай меня внимательно, мой мальчик, и всегда помни: смерть – это камень, брошенный в реку. Если камень тяжел, круги разойдутся далеко, от них качнется осока, жук взлетит в испуге и врежется в глаз бегущему соболю, соболь попадет под выстрел охотника. Учись видеть, как расходятся круги.
– Что с того соболя? – спросил тогда Саламат. Он внимательно слушал, но понимал далеко не все. – Где будет жизнь? Охотник ведь не съест его!
– Нет, мальчик, – найрук покачала седой головой. – Не съест. Но для охотника это будет десятая шкурка. Он подарит ее отцу девушки. Отец отдаст за него свою дочь. У нее родятся дети, восемь детей. Опоздай охотник на день, и отец решил бы иначе, и девушка вышла бы за другого. Но камень погнал волну, волна качнула осоку, с осоки взлетел жук, задел соболя, охотник убил зверя. Понимаешь теперь, где жизнь?
Саламат задумался.
– А смерть? Ведь камень мертвый, он не может умереть!
– Вьюрок, которого пытался схватить ястреб. Ястреб убил птицу. Но та упала в воду.
Мальчик широко раскрыл глаза. Как уйду-найрук может все это видеть?!
Старуха улыбнулась, видя его изумление. Ее лицо, маленькое и морщинистое, как старая лепешка, оказалось совсем близко от него.
– Но и это еще не все. Ты будешь следующим найрук. Научишься видеть, где проходит твоя тропа через чужие смерти. Будешь понимать, что пользы тебе и твоему племени с маленького убитого вьюрка.
Тут Саламат расхохотался во весь голос. Бабушка смеется над ним!
Старуха не обиделась, даже растянула в ухмылке лягушачий рот. И голос ее был полон веселья, когда она сказала:
– Твой отец выкупил твою мать за десять отменных соболиных шкур.
Саламат вспомнил, что у него пять братьев и две сестры, и смех его оборвался».
В конце концов он научился тому, что умела уйду-найрук. Понял, насколько простым был ее урок. Так дети на палочках складывают два и два. Он овладел многими умениями, в том числе – читать по следу о сбывшейся смерти.
Но то было в тайге. А здесь море. Вода – не его стихия.
Однако Саламат все-таки попытался. Он закрыл глаза – и съежился в маленькую букашку на краю мясистого зеленого листа, ощутил, как под ним собирается тонкая сеть жилок. Он обратился пауком, вслушивающимся в дрожание паутины. Стал лохмотьями облака, развеянного над морем. Растекся по дну подводной тварью со щупальцами, каждое из которых чувствует движение в глубине волн, как рыбак чувствует подергивание лески, намотанной на пальцы.
Саламат ждал долго, но ничего не происходило. В комнате стояла тишина. Наконец телохранитель разомкнул веки.
– Он жив.
– Я тупица, – сказал Макар. – Должен был догадаться, как только ты упомянула Ирину. Но я пропустил это мимо ушей.
Снаружи мгла сделалась до того плотной, что казалось, будто не волны, а сама ночь бьется о борт корабля. Бабкину почудилось, будто качка усилилась. Он проглотил таблетку от тошноты и протянул две Маше.
– Мне тоже дай, – попросил Илюшин. Он примостился за крошечным столиком у иллюминатора – и то лишь после того, как Маша твердо сказала, что сидеть на столе она ему не позволит. За неимением подоконника Илюшину пришлось довольствоваться стулом.
