Когда она вернулась на место, последовал новый приказ:
– Всем выложить телефоны! И бросьте их мне.
– Зачем вы это делаете, Кира? – спросил Артем. – Мы не враги вам.
– Если вы чего-то хотите, мы поможем, – поддержал Темир Гиреев.
Кира усмехнулась.
– Поможете? Да уж, теперь точно. Мобильники!
Собрав телефоны в кучу, Кира отпихнула их в сторону.
– А теперь слушайте меня очень внимательно. Мы идем к Энее. Капитан, вы меня поняли? Вы сделаете все, что надо, чтобы я добралась до острова.
Лицо Муромцева потемнело.
– Возле Энеи грозовой фронт. Вы гоните нас прямо в шторм?
– Что я непонятного сказала? – оскалилась Кира.
Капитан покачал головой.
– Можете застрелить меня, но к Энее я корабль не поведу. Это безумие.
Кира перевела дуло на Наташу Симонову.
– Мне нужно убить ее, чтобы вы сделали то, что я прошу?
Муромцев несколько секунд смотрел на пистолет, а затем ровно и громко объявил:
– Меняем курс. Идем к Энее.
– Если вы запросите у кого-нибудь помощь по дороге – не знаю, какими-нибудь сигналами – я вас убью, – пообещала Кира. – Если поблизости появится полицейский катер, я вас убью. Если что-то помешает нам причалить к острову, я вас убью. У вас не очень много шансов остаться в живых, капитан. Постарайтесь воспользоваться ими.
– Мне нужны будут помощники.
– Гиреев и Диких в вашем распоряжении. Не говорите, что вам не хватит двоих. Втроем вы справитесь.
– Можно боцмана вместо Гиреева? – попросил капитан.
– Нельзя!
Кира заставила Наташу Симонову выйти вперед и усадила под мачтой. Сама села сзади, держа пистолет так, чтобы голова Наташи была под прицелом.
– Если хотите ею рисковать, дело ваше! – сказала она. – Но на вашем месте я бы просто доставила меня на Энею.
Капитан больше не пытался напоминать про шторм. Он круто заложил штурвал, и паруса на бригантине наполнились ветром. «Мечта» поменяла курс.
Некоторое время все сидели молча. Маша пыталась осмыслить, что произошло. В голове не было ни единого предположения, ни единой идеи – один только мерзкий, липкий страх.
– А где ваш муж? – вдруг спросил Яков Семеныч.
Лицо Киры окаменело. Несколько мгновений Маша ожидала, что женщина сейчас выстрелит.
– Не имеет значения, – мертвым голосом сказала она.
«Приплыли», – думала Маша. Эта мысль последний час трепыхалась в ее голове, как бабочка, зажатая в кулаке. Хотя, объективно говоря, была далека от истины.
Бригантина никуда не приплыла, а неслась под всеми парусами. Маша не знала, что сделал капитан, но ее не оставляло чувство, будто к носу корабля привязана нить, за которую тащит «Мечту» невидимый великан – как мальчишка свою крошечную лодчонку по весенним лужам. Они впервые за все время шли с такой сумасшедшей скоростью. Разрезанные волны дыбились за бортами блестящими змеиными спинами. Казалось, их сопровождают морские драконы.
Море набирало силу. Белоснежные пенные пики разбухали на глазах, будто молоко собиралось удрать из кастрюли. Ветер свистел в снастях уже не по-разбойничьи весело, а сипло, как простуженный.
За два часа Кира Лепшина не сдвинулась с места, не сменила позу. Она казалась истуканом.
Они пытались ее разговорить. Бесполезно. Когда Яна Руденко стала слишком настойчиво допытываться, что случилось, Кира повела пистолетом в сторону ее мужа, и девушка сразу смолкла.
– Зря вы это делаете, – покачал головой Яков Семеныч. – Хоть бы объяснили зачем.
Кира не отозвалась.
Несколько раз навстречу им пролетали яхты, маленькие и большие. Оттуда махали руками, кричали что-то приветственное, смеялись. Кое-кто фотографировал. Маша от всей души надеялась, что Темир сумеет подать какой-нибудь знак, но Кира внимательно следила за ним. Палец ее оставался на спусковом крючке.
«Со стороны мы выглядим даже весело, – подумала Маша. – Сидим себе на палубе, кто по-турецки, кто вытянув ноги. А то, что у моего мужа связаны руки, никому не заметно, кроме нас».
Она пыталась обменяться с Сергеем несколькими фразами, но Кира быстро оборвала их. Бабкин подал знак, чтобы жена молчала.
Сергей выглядел невозмутимым, но внутри был жутко зол на себя. Он не сумел остановить эту чокнутую дуру с оружием. К тому же оказался связанным – единственный из всех! Чертовски паршиво, что именно его она оценила как потенциально опасного. Но он сам виноват.
Бабкин бросил взгляд на Илюшина. Макар сидел расслабленно, прикрыв глаза. Тень парусов закрывала их с Машей от солнца. «Опять уснул, бедолага. Интересно, что с Аркадием».
– Я писать хочу, – вдруг сказала Яна. – Честное слово! Сейчас описаюсь.
Ни слова в ответ.
– Пусть кто-нибудь отведет меня в туалет!
Кира, глаза которой были прикованы к Муромцеву за штурвалом, посмотрела на девушку.
«Дура ты, дура, – зло подумал Бабкин, и это относилось не к Кире. – Фильмов насмотрелась? Твоя просьба заведомо неисполнима. Если бы нас захватило несколько человек – да, может быть, что-нибудь и вышло бы из твоей затеи. Но Лепшина – одна, и разорваться она не может. Ты заставляешь ее почувствовать себя жестокой. Не нужно этого делать. Всегда, даже самому гнусному убийце, дай ощутить себя добрым. Особенно если в руках у него пистолет».
– Правда, отпусти ее в туалет, а? – подал голос Руденко. – Ну чего тебе стоит! Мы-то у тебя останемся. А она вернется.
Лицо Киры, когда она взглянула на него, исказила такая ненависть, что Владимир непроизвольно подался назад.
– Закрой. Свой. Поганый. Рот.
Руденко больше не высовывался. Яна тоже заткнулась – на этот раз, как надеялся Бабкин, окончательно.
Если поначалу его беспокоила только обезумевшая тетка с оружием, за каким-то чертом гнавшая их к скалистому острову, то по мере того, как они приближались к Энее, Сергея все больше и больше тревожила погода. Он следил за боцманом и видел, что старик все чаще приглядывается к небу и к морю. Яков Семеныч мрачнел с каждым часом, хотя и старался не показывать этого.
Но Бабкин и сам видел, что волны растут. Мощные гребни перехлестывали друг через друга, закручивались и рушились, поднимая тучи брызг и пены. А самое странное было то, что внутри корабля что-то начало размеренно ухать. Звук шел из самой глубины, будто там, в чреве бригантины, сотня гребцов одновременно опускала весла в воду.
– Вы нас утопите! – не выдержал Нафаня. Кок нервничал больше всех, озирался, вытирал ладони о брюки и облизывал губы.
«Еще один кретин», – тоскливо отметил Бабкин.
