– Мы действительно вас раздражаем?
– Не конкретно вы. Вообще люди.
Час от часу не легче!
– Когда много людей, трудно, – без выражения сказала Наташа. – Каждый звучит. Голоса разные. Нужно что-то чувствовать, говорить и легко ошибиться. Проще слушать, но все равно устаешь. Я устала вчера. Когда спросили, что мешает, не смогла быстро придумать ответ. Пришлось говорить, как есть.
Она пыталась объяснить и, как всегда, терялась: фразы ничего не значили, хотелось взять картинку из головы и перебросить собеседнику, чтобы сразу, без слов, раз – и он уже все понимает. Ей с детства не хватало телепатии, но сейчас – особенно остро.
Рыжая слушала молча, напряженно сдвинув брови. Наташа подумала, что эта женщина, с лицом усталым и чуточку несчастным, могла бы ее понять. Каково это, когда устаешь от каждого человека, требующего внимания, как тяжело, когда нужно вслушиваться в слова и интонации, различать их, по-разному реагировать. А в это время тебя атакуют образы, запахи, духи, кожа, одежда – и все это оглушает, слепит, выкручивает мозги, так что хочется лишь одного: забиться в темную нору, где только звук собственного дыхания нарушает тишину.
Как чувствуешь себя рыбой среди млекопитающих, молчаливым огромным китом среди резвящихся дельфинов – кем-то, выпадающим из среды, всегда чужим.
Изгоем.
– Вам тяжело общаться? – спросила Маша.
Наташа неопределенно пожала плечами.
– Иногда. Иногда нет. С новыми людьми – да. Слишком много… всего.
Маша вздрогнула. Она наконец-то осознала, что ее смущает.
– Зачем же вы записались в это плавание? – вырвалось у нее.
Наташа вдруг улыбнулась.
– Странно, да. Застой в работе. Ничего не могу придумать. А море я с детства не люблю.
– Любите? – переспросила Маша, решив, что ослышалась.
– Не люблю. Бессмысленный объем воды.
Девушка замолчала, решив, что объяснила достаточно.
Маша потерла лоб. Этот разговор стал напоминать какую-то шараду.
– Море вам не нравится, – вслух подумала она. – И у вас творческий кризис. Вам нужно раскачаться, да? Требуется толчок, который выведет вас из равновесия?
Наташа кивнула.
– Поэтому я хотела извиниться, – без видимой связи с предыдущим сказала она. – Вы умеете понимать. Я не хотела вас обидеть.
Она замолчала, выжидательно глядя на Машу.
– Извинения приняты, – медленно проговорила та. – Кстати, если вас будет затруднять общение со мной, скажите прямо. Без реверансов.
– Да. Без реверансов, – подтвердила Наташа.
Развернулась и ушла, не говоря больше ни слова.
Когда Маша спустилась в свою каюту, Сергей уже оделся и готовился принять вахту.
– Как дела наверху? – Он поцеловал ее и отстранился. – Э-э, а что это у тебя с лицом? Что-то не так?
– Нет, все отлично. – Маша рассеянно потерла лоб.
– Не ври. Выкладывай.
Маша посмотрела на мужа и решилась:
– Мне кажется, у нас на корабле человек с синдромом Аспергера.
Сергей проявил неожиданную осведомленность. Макар Илюшин, ходячая энциклопедия, когда-то прочел ему целую лекцию об аутизме, и кое-что из этой лекции осело в памяти Бабкина на удивление прочно.
– Это нарушение развития, – припомнил он. – Неспособность воспринимать эмоции других людей и выражать свои собственные. Очень модная болезнь, которой нынче награждают кого попало. Достаточно быть мрачной букой, и можешь называть себя гордым обладателем этого синдрома.
Маша покачала головой.
– У нее монотонная речь. Знаешь, как будто человек одну ноту тянет, только словами. И еще она выглядит немного… – она замялась, – бесчувственной.
– Как робот?
– Скорее, как зомби. Она пыталась объяснить мне, что ей тяжело общаться с несколькими людьми сразу. И даже извинялась. Но это выглядело так, словно я беседую с инопланетянином. А он не совсем понимает, зачем нужно все это говорить, но что поделать, такие уж у этих людишек ритуалы.
– Диагност ты мой недоделанный!
– Недоделанный, – согласилась Маша. – Но все это мне не нравится.
Сергей посмотрел на часы и поднялся с кровати.
– Мне пора: вахта не ждет.
Уже в дверях он обернулся.
– Слушай, а почему тебе это не нравится? Даже если допустить, что ты права.
Маша поморщилась. Короткий разговор с мужем, как всегда, подействовал на нее успокаивающе. Теперь она отчетливо понимала, что все это глупость, которую неловко даже подумать, не то что произнести вслух.
– Я внимательно слушаю, – напомнил о себе Сергей.
Она махнула рукой:
– Прости, это чушь. Я просто взбаламутила себя.
Бабкин всем лицом выразил живейший интерес, и Маша поняла, что без ответа он не уйдет.
– Я где-то читала, – нехотя сказала она, – что люди с синдромом Аспергера имеют повышенную склонность к насилию. Ты что-нибудь слышал про Мартина Брайанта? Ну, Австралийского Убийцу?
Старпом доверил Сергею стоять за штурвалом. Огромное колесо едва уловимо пахло лаком, как свежий паркет, и было не гладким, как он ожидал, а немного шершавым. Бабкин обхватил рукояти – и улыбнулся во весь рот.
Черт возьми, это было здорово!
Словно ты мальчишка, сбежавший с уроков и забравшийся на крышу через ржавую дверцу с навесным замком, который вечно подвыпивший дворник забывает запирать. Сидишь, свесив ноги с края крыши, бесстрашный, как Питер Пэн, и под тобой шелестит летний двор, а наверху небо звенит от зноя, и голуби курлычут, и дребезжит старенький мотоцикл дяди Валеры из тридцать четвертой, и ветер поет в струнах проводов.
Бригантина летела, почти не замечая волн. Казалось невероятным, что один человек может управлять такой махиной.
Об этом Бабкин и сказал старпому.
– Один не может, – разочаровал его Диких. – Нет, если, скажем, штиль, то без проблем. А если штормит, то нужны двое как минимум.
Сергею остро захотелось, чтобы был шторм. Хотелось геройствовать, удерживать рвущийся из рук штурвал, кричать «трави помалу», что бы это ни означало, и потом, когда все закончится, одобрительно похлопывать товарищей по плечу.
«Фантазерус обыкновеникус, – подумала та часть Сергея, которая не опьянела от запаха волн и ощущения штурвала в собственных руках. – Заразился от Машки. Но ей-то простительно. А тебе, взрослому мужику, стыдно. Трави помалу, понимаешь!»
– Артем, что значит «трави помалу»?
– Значит, медленно отпускай.
Солнце плыло над морем, лежа на подушке из розовых облаков. «Снова не мои слова, а Машкины», – поймал себя Сергей. Его дед говорил, что, прожив с женой много лет душа в душу, временами стал думать ее мыслями. Раньше Бабкин не понимал, что это значит. Зато понял теперь.
