– Лодка Пеннека стоит в гавани?
– У него две лодки, и обе они находятся в гавани Понт-Авена.
– Две лодки?
До сих пор все говорили только об одной лодке.
– У него две моторные лодки. Одна новее и больше – «Жанно Мерри Фишер». Семь метров тридцать сантиметров.
Глаза Риваля сверкнули.
– Есть еще одна, старая, она намного меньше. Стоит она тоже в гавани, но чуть ниже. Пользовался Пеннек почти исключительно новой лодкой. Во всяком случае, когда ходил на рыбалку с Делоном.
– Он пользовался старой лодкой?
– Судя по всему, очень редко, когда совершал прогулки по Авену или когда ловил устриц.
– Что еще? У вас есть что-нибудь еще, Кадег?
– Никто из служащих отеля в течение последней недели не заметил в поведении Пеннека ничего необычного. Мы с пристрастием допросили всех. Люди в один голос говорят, что он вел себя как всегда.
– Это вы уже говорили.
Кадег воспринял упрек со стоическим спокойствием.
– Мы попросили их немедленно сообщать нам, если они вдруг заметят что-то необычное.
– Хорошо, дальше.
– Кроме того, здесь побывали еще три человека, с которыми Пеннек подолгу беседовал в последние дни. Двое из них – это старые постояльцы. Один разговор имел место во вторник вечером перед ужином и продолжался полчаса; другой – в среду поздно вечером в баре – тоже продолжался около получаса. Мы записали имена этих людей, и Риваль уже с ними побеседовал. Говорили о погоде, о еде и о Бретани, о туристах. О разговоре с незнакомцем мы уже говорили.
– Когда это было?
– Днем в среду, на улице перед отелем.
– Ах да.
Дюпен сконфуженно опустил глаза и принялся с деланным вниманием просматривать свои записи.
– Мы должны непременно выяснить, кто был этот незнакомец.
– Мы вплотную этим занимаемся. Он каждый вечер разговаривал с поваром, это вы уже знаете. Но с поваром вы уже обстоятельно побеседовали сами.
Слово взял Риваль:
– Мы также начали проверять его телефонные разговоры. В его комнате стоял личный телефон со своим номером, но Пеннек чаще пользовался одним из трех беспроводных аппаратов отеля. С телефоном он не расставался, даже когда уходил в свою комнату. Все звонки на этот номер идут через коммутатор, и поэтому невозможно понять, откуда именно был тот или иной звонок.
– Хотелось бы это знать.
Кадег хотел что-то сказать, но передумал.
– В последние четыре дня до своей смерти Пеннек один раз звонил своему сводному брату. По крайней мере хоть это мы знаем точно. Он позвонил Андре Пеннеку со своего личного номера и говорил с ним в течение десяти минут. Это было днем во вторник. Вы, собственно, хотите сами поговорить с Андре Пеннеком. За последние три недели он звонил со своего аппарата Делону, один раз нотариусу в Понт-Авене и по одному разу учителю рисования Бовуа и мэру.
– Какие звонки были на этой неделе? Звонил ли он нотариусу?
– Да, звонил – днем в понедельник.
– Вы поговорили с нотариусом?
– Пока нет.
– Это нотариус Пеннека? Я хочу сказать, тот ли это нотариус, который вообще ведет все дела Пеннека, например занимается его завещанием?
– Этого мы пока не знаем.
– Нам нужно завещание. Поговорите с Нольвенн, она завтра будет договариваться о моей встрече с нотариусом, которая занимается завещанием Пеннека. Как зовут нотариуса, которой звонил Пеннек?
– Камилла де Дени. Коллеги говорят, что все «лучшие люди» Понт-Авена доверяют свои дела только ей.
– Мадам де Дени?
– Да.
– Хорошо.
Дюпен немного знал ее. Она была заметной личностью, ее знали в округе, включая и Конкарно. Без сомнения, это была очень привлекательная женщина чуть старше сорока, которую все уважали за элегантность, безупречный вкус и острый ум. Ее называли «истинной парижанкой», хотя мадам де Дени всю свою жизнь прожила в Понт-Авене, если не считать нескольких лет учебы в Париже, который, кстати говоря, не особенно ее впечатлил.
– Попросите Нольвенн выяснить, она ли является нотариусом Пеннека. Это первая задача на завтра. Кроме того, назначьте для меня время встречи. Сколько было исходящих звонков с аппаратов отеля на этой неделе?
– Около четырехсот на сто пятьдесят номеров.
– Обзвоните все номера, выясните, кому из них звонил Пеннек и о чем были разговоры. Я хочу знать содержание каждого разговора Пеннека за последнюю неделю. Каждого.
По лицу Риваля было видно, что другого распоряжения он и не ожидал. Кадег слегка покраснел.
Дюпен прекрасно сознавал, что все сведения, которые были добыты ими в таком навязанном темпе, будут иметь какое-то значение, если это убийство не было случайным. Если, напротив, убийство произошло «спонтанно» и ему не предшествовала эскалация каких-то невидимых до времени факторов, то вся эта работа станет абсолютно бессмысленной.
– Как хочется, чтобы нам повезло.
Кадег с легкой иронией произнес:
– Есть еще один человек, о котором почему-то пока не было сказано ни слова.
– Со сводным братом Пеннека я поговорю завтра, рано утром. Лафон и Реглас что-нибудь сообщили?
– Мы разговаривали с обоими. Реглас пока молчит, но мы думаем, что ему просто нечего сказать. Вы же знаете, если бы они что-то накопали, он бы давно трубил об этом на всех углах. Доктор Лафон считает, что убийца работал ножом, а не каким-то режущим предметом. Было нанесено четыре раны. Смерть наступила, очевидно, между двадцатью тремя и одним часом ночи. Это его первое, пока предварительное заключение.
Дюпен удивился, что Лафон вообще что-то сказал. Это было не в его правилах.
Риваль упредил следующий вопрос комиссара:
– Но больше он не сообщил ничего. Он не знает ни длину лезвия ножа, ни его тип.
– Ну, это едва ли нам чем-то поможет.
Дюпен бросил взгляд на часы. Половина девятого. Риваль и Кадег поработали на славу, этого нельзя отрицать.
– Вы хорошо поработали, инспектор Кадег и инспектор Риваль. Отличная работа. Теперь по домам, отдыхать.
Дюпен говорил совершенно искренне.
Кадег был явно раздражен этой похвалой и неожиданной заботливостью комиссара. Оба молчали, не зная, что сказать.
Дюпен поспешил им на помощь:
– Увидимся завтра утром.
Оба инспектора встали и нерешительно потоптались на месте, не зная, принимать ли им слова комиссара за чистую монету.
– Я не шучу. Я сам еще побуду здесь немного. Идите домой и хорошенько отдохните, завтра у нас будет очень напряженный день. Bonne nuit
[1]
.
