Сборы были скорыми: побросала Мария в сундук любимые рукоделия, уложила сверху бережно кокошник, а на самое дно припрятала подарок милого — сиреневый платок.
Когда котомки были уложены, сундуки поставлены один на другой, а возничий занял место на передке, Мария вдруг соскочила с саней и стремглав бросилась в дом.
— Тьфу ты, егоза! — чертыхнулся рассерженный боярин. — Пути теперь не будет. Кто же перед дорогой в дом возвертается? Чует мое сердце, опалится на меня по новой государь, а то и вовсе живота лишит. Смотри ты у меня! — строго погрозил Нагой дочери.
Если бы не икона, что Мария несла впереди себя, приголубил бы ее горячей плетью строгий отец.
Афанасий Федорович ждал государя сразу после обедни. Грязь во дворе была присыпана песком, весь сор сметен в углы, а лестница укрыта персидскими коврами. Однако колокола уже отзвонили два часа, а государь все не появлялся.
— Чарку государю сама поднесешь, — не уставал наказывать боярин дочери, оглядывая Гостиную комнату, обитую кумачом для торжественного случая. — На Ивана Васильевича не пялься, как подошла, тотчас смиренно глаза опусти. Ежели царь надумает тебя за подбородок пальцами поднять, не противься! На то воля божья. И нечего глаза к небу поднимать, как государь скажет, так тому и случиться.
— Батюшка Афанасий Федорович! — вбежал в покои холоп. — Государь за воротами.
— Пронеси меня, господи, — перекрестился боярин. — Встречайте всем миром Ивана Васильевича!
Самодержец, шумный и хмельной, переступил порог боярского дома.
— Ну, чего замерли, красавицы? Чего глаза государю не кажете? Или боитесь, что царь-батюшка вашу красоту сглазит? А может, думаете, что приворожу всех зараз да во дворец приведу?.. Не бойтесь, девоньки, не басурман я какой, одна мне суженая нужна. Может быть, среди вас единственную выбрать? — весело подмигивал царь-батюшка девкам. — А где дщерь боярская, почему своего господина не встречает? — обернулся Иван Васильевич к подскочившему Нагому.
И тут увидел Марию.
Девушка не шла, она плыла навстречу государю, проскользнула лебедушкой мимо навозных куч, едва зацепив длинным шлейфом разбросанный сор, а затем осторожно, будто подступала к огню, приблизилась к московскому господину.
— Здесь она, государь.
— Так вот она какая, — удивился Иван Васильевич и, заглянув в самые очи девушки, продолжал: — Вижу, что это не боярская дочь, а сама Елена Прекрасная мне навстречу ступает. А я-то по своему скудоумию полагал, что такие девицы только в сказках встречаются.
— Нет, батюшка-государь, — приподняла круглый подбородок боярышня, — не Елена я, а Мария!
— А дочка-то у тебя с характером, — улыбался государь, — царю перечит. Ну да ладно, такие мне еще больше нравятся. Конечно, как же я тебя не узнал, ты Мария-царевна! Дай я испробую твоего угощения, — государь взял с подноса золотую чарку. — Из таких рук и смерть принял бы благодарно.
И, выпив терпкого вина, улыбнулся так, как будто отведал сладкого шербета.
— На здоровье, батюшка-государь.
— Дай же я тебя за этот подарочек расцелую, девонька, — ухватил Иван Васильевич губами рот Марии, да так крепко, как будто пожелал откушать ее живьем. — Эх, боярин, ну и девка у тебя уродилась, — переводил дух государь. — И целоваться умеет крепко, насилу ее от себя оторвал. Все, Афанасий Федорович, беру твою дочь в жены. Ну как, нужен тебе добрый зять? Или на порог мне укажешь?
— Если пожелаешь мою дочь в жены взять, царь-батюшка, так за честь сочту великую, иконкой благословлю, — большим челобитием отвечал Афанасий Федорович.
— Вот и сговорились. А со свадьбой тянуть не станем, на следующей неделе и отпразднуем венчание.
— Господи, — едва успела вскрикнуть Мария и повалилась на руки сенных девиц.
— А здоровьем-то твоя дочь, видать, не шибко крепкая, Афанасий Федорович. Мне ранее женушки слабенькие попадались, вот потому и мерли. Ну ничего, замужество ей на пользу пойдет, поправится. А хороша! — глянул Иван Васильевич в безжизненное лицо и пошел к саням.
* * *
Иван Васильевич называл Нагую не иначе как Марией Моревной и всякому говаривал о том, что явилась она во дворец затем, чтобы увести своего престарелого мужа в добрую сказку.
Давно челядь не видела Ивана Васильевича таким смиренным. Государь напоминал старого сытого кота, которого если что-то и способно растревожить, так только писк молоденькой кошечки, ради которой он мог, задрав хвост, вскарабкаться на любую крышу.
Царица Мария сделалась игрушкой государя, которой он, уподобившись младенцу, не мог натешиться. Иван Васильевич повелел одевать государыню в лучшие наряды и, призвав в Гостиную комнату, осматривал со всех сторон, как редкую и дорогую куклу.
— Красивая ты, Мария, нечего сказать! — без конца восторгался царь. — Чую, недолго мне еще девок мять, а жаль! На том свете такой услады не сыскать. Марьюшка, любава моя, будет теперь кому глаза мне закрыть, когда я в лучший мир отойду.
— Что ты такое говоришь, Иван Васильевич? Живи долго, как иерусалимский Симеон.
— Триста лет? — усмехнулся Иван Васильевич. — Не суждено… На Анастасию Романовну ты похожа, жену мою первую. Дивной красы была женщина. Уже в могилу скоро сходить, а все ее вспоминаю, будто другой жизни у меня и не бывало. Словно не жил, а котом шкодливым по чужим чердакам лазил. Весь испакостился, даже очистительная молитва скверну не способна отодрать. Видать, секли меня в малолетстве маловато.
— Не дело говоришь, Иван Васильевич, — смело укоряла Мария мужа. — Ты нам всем батюшкой приходишься. А отца не выбирают, он господом послан. Как тебя господь надоумил, так ты и правил.
— Так ты не только красива, как Елена Прекрасная, ты еще и умна, как Василиса Премудрая, — восторгался Иван Васильевич своим последним выбором. — Надоумил меня господь на старости лет с женой. А то последние супружницы никчемными были…
Пальцы государя-батюшки удобно покоились на талии Марии. Вчера вечером Иван Васильевич был особенно нежен с женой. Мария Афанасьевна знала, что царское семя глубоко проникло в утробы и уже успело пустить росток, который даст начало новой жизни. Она уже ощущала это таинство именно там, где приостановились государевы ладони, — новая жизнь билась легко и радостно, в такт ее сердцу.
— Иван Васильевич, через девять месяцев у нас будет мальчик. Позволь мне ему имя дать.
— И какое же ты имя заготовила для чада?
— Дмитрий.
— Дмитрий… сын богини Земли. Был у меня уже один Дмитрий, не принесло это имя счастья. Кто знает, может, в этот раз беда стороной обойдет. Назовем, как решила.
* * *
Если бы не присутствие в государевых покоях Марии, которую вся дворовая челядь называла ласково — матушкой, можно было бы подумать, что Иван Васильевич не расстался с холостым бытием. Пиры во дворце проходили ежедневно, а веселые развлечения ненамного отличались от тех, какими царь тешил себя в ушедшей молодости. Правда, государь был не так шумен, как ранее, и больше наблюдал за чудачествами бояр, чем куролесил сам. Иногда он был печальным, а то совсем впадал в полную забывчивость и, пугая сидящих за столом, повелевал покликать прежних любимцев, казненных им с десяток лет назад.
