Остановилась графиня, опасаясь ослепнуть от множества огней, которыми искрился каждый самоцвет.
А Иван Васильевич, подняв с лавки коралловое ожерелье, заговорил:
— Вот эти бусы, похожие на капельки крови, носила египетская царица Нефертити, жена славного Аменхотепа, — теперь они принадлежат мне! А эти браслеты ласкали запястья любовницы двух императоров — Клеопатры, теперь они приобрели покой в сундуке русского царя. А вот эти перстни помнят тепло рук Карла Великого, они тоже отыскали своего настоящего хозяина. — В свете от факела они вспыхнули гранатовым блеском. — Этот венец носили сам Рюрик и князь Олег. Но сила не в золоте, графиня, она в камнях, — все более возгорался государь. — Одни камни предсказывают погибель, другие способны уберечь от сглаза, третьи умеют вылечить любую болезнь. Вот это чудо называется алмаз, — поднял Иван Васильевич с серебряного блюда огромный, величиной в половину кулака, прозрачный камень. — Он способен укротить гнев и удержать от сладострастия. Всякий, кто возьмет его в руки, приобретает целомудрие и тем самым на половину шага приближается к богу. Но единственная его соринка, растертая в порошок и подброшенная в братину, способна в одночасье умертвить все застолье. Он прозрачен, как святость, и остр, как копыто беса. А этот камень называется рубином, — подбросил на ладони государь темно-красный, словно кусок отпавшей сукровицы, камень. — Он способен излечить сердце от любого недуга, когда на него смотришь — проясняет мозг, а любви придает еще большую страсть. — Царь ухватил итальянку за талию. И у графини едва хватило сил, чтобы воспротивиться этому объятию. — А этот изумруд — враг нечистой силы, если совокупишься, имея при себе изумруд, так он способен растрескаться от стыда! Однажды такой порченый камень я углядел у своей второй жены, когда вернулся с богомолья.
— Что же ты с ней сделал, цезарь? — подняла глаза графиня на Ивана Васильевича.
Самодержец заглянул без стыда ей в декольте и, заприметив на груди маленькую родинку, отвечал:
— А что должен делать добрый хозяин с шелудивой козой?
— О! — подняла графиня к небу глаза.
— А этот камень называется сапфиром, — бережно поднял государь с груды золотых монет огромную брошь. — Этот камень мой покровитель. Бессильного он одаривает силой, безвольному придает мужества, в пиру способен веселить сердце, очищает взгляд во время охоты. Все эти самоцветы мои друзья, они успокаивают меня в скорби и дают надежду в минуту отчаяния. Но свою великую силу они доверяют не всем, не перед каждым открывается их добродетель, а только перед теми, кто по-настоящему любит их. Всю жизнь я обожал камни так же крепко, как красивых женщин. Своими пальцами я лелеял их гладкие грани так же нежно, как кожу девиц, я одевал их в золотые и серебряные оправы, как одевают красавиц в меха. Вот потому мне подвластна сила камня. — Государь распахнул кафтан. — Посмотри, графиня, это бирюза, мой амулет, мой ангел-хранитель. Он чист, словно лазурное небо, и потемнеет именно в то мгновение, когда в меня проникнет неизлечимая и смертельная болезнь. — Иван Васильевич уводил графиню все дальше и дальше в глубины сокровищницы. Ее глаза то наполнялись восторгом, то начинали полыхать алчностью. Теперь она уже не сомневалась в том, что в подземелье Ивана Васильевича собраны все сокровища мира, начиная от царства первых фараонов и заканчивая империями Нового Света. — Ты красива, словно божество, сошедшее на землю. Графиня, ты похожа на эти камни, что окружают меня. Кто знает, возможно, ты лучшее мое приобретение, самый сверкающий алмаз на царственном венце. Я бы хотел обладать тобой именно здесь, среди этой красоты. Я желаю, чтобы мы стали частью этого праздника. — Иван Васильевич привлек к себе итальянку. Прямо у своего лица царь видел глаза женщины, такие же яркие, как кусочки изумруда. — Как ты хороша. Таковой может быть только божья милость.
— А может, божья кара? — неожиданно расхохоталась графиня, обнимая царя за шею.
Глава 6
— Ты, Афанасий, рожу-то не хмурь! — наставлял Иван Васильевич боярина Нагого. — Или, может, тебе царская служба не по нраву? Я тогда быстро тебе замену подыщу.
— По нраву, государь.
— Тогда повтори, что должен аглицкой королеве передать.
Откашлялся боярин и заговорил:
— Что ты, Иван Васильевич, согласен взять в жены ее племянницу. Обещаешь Англии военный союз и помощь против Испании и всякие многие льготы аглицким купцам.
— Верно, Афанасий, — согласился государь и испытующе воззрился на тестя. — А если они скажут, что я уже женат и браку не должно быть, что ты должен отвечать в этом случае?
В этот день боярину Нагому была оказана большая честь — государь пригласил его отведать ушицы из белорыбицы. За спиной у него стояли два стольника и подкладывали в блюда наваристые куски. Афанасий был рад, что не поскупился на полтину в прошлое воскресение и купил у прижимистого купца позолоченную ложку, и сейчас, не скрывая удовольствия, черпал ею уху. Наверняка государь уже обратил внимание на боярский черпак, и эта мысль согревала Нагого так же крепко, как и горячий навар.
Государь всегда предпочитал голову белорыбицы, ел смачно, забывая об окружающих, подолгу обсасывал жаберные дуги и выковыривал пальцем мозг, и у каждого, кто наблюдал это смакование, появлялся волчий аппетит.
Боярин не сомневался в том, что стольники уже успели отведать сытных кусков, а иначе не сумели бы удержаться и похватали бы белорыбицу прямо из огромного горшка.
Нагой облизал ложку и сунул ее за голенище — с ухой было покончено.
— Скажу, государь, так, как велено: наш царь сам волен распоряжаться своей судьбой. Кого хочет — казнит, кого хочет — милует. А Мария для брака не преграда, ежели потребуется, Иван Васильевич может ее в монастырь запереть.
— Верно, боярин, — вытер самодержец жирные руки о край скатерти. — А теперь ступай, пускай моего лекаря покличут, захворал я нынче что-то.
Тяжкий недуг Иван Васильевич ощутил месяц назад, на соколиной охоте, когда справлял малую нужду. Внизу живота так сильно кольнуло, что царь едва отдышался, а потом закапал густой и зловонный гной. С неделю назад болезнь усилилась, государь стал страдать от недержания и боли, а потом призвал к себе иноземного лекаря и поведал все без утайки о своей хвори.
Немец, нацепив на нос очки, долго осматривал больной орган, а потом, сославшись, что надо заглянуть в ученые книги, сказал, что на все вопросы ответит Ивану Васильевичу завтра.
В нынешний день государь дожидался приговора.
Лекарь вошел, держа под мышкой в кожаном переплете толстую книгу. Он прожил в Московском государстве пять лет и знал, что богатое царское жалованье может обернуться великой немилостью и всякое слово должно подкрепляться старинными учениями, к которым русский цезарь относился с наибольшим доверием. Два его предшественника сгинули только за то, что не могли вылечить любимого скакуна государя, третьему он повелел отрубить голову, когда узнал, что тот не в состоянии излечить его шута, убившегося спьяну во время пира. И книга, которую он держал в руках, была не только его знанием, но и спасением.
