Девицы водили на лугу хороводы и выбирали первую красавицу, и государь Иван Васильевич ехал в село с единственной целью — глянуть на самую красивую девушку округи.
Месяц май представлялся для селянок прекрасной девицей, такой же волнующей и волшебной, как сама весна. Только одна может быть госпожой, а потому из огромного числа красавиц выбиралась единственная, которая должна будет повелевать всем праздником.
Избранницу в народе называли Ляля, ей доставался первый весенний венок.
Карета мелко тряслась на ухабах, а по обе стороны от дороги в белоснежных накидках государя приветствовала черемуха.
Хоровод Иван Васильевич увидел издали и, опасаясь распугать девок своим самодержавным видом, громыханием каретных цепей, приказал остановиться.
Десятки девок собрались в один большой круг и, взявшись за ладони, медленно пошли в плавном танце. Они то поднимали руки и сходились в самой середине, а то вдруг, размывая пальцы, расходились во все стороны, чтобы через мгновение сойтись вновь и опять закружиться в хороводе.
В центре круга стояла та, которую девицы единодушно признали Лялей. Это была девушка лет шестнадцати — в белом длинном платье — и напоминала черемуху в окружении ярких цветов. Девушка удалась необыкновенно красивой, в отличие от рыжеволосых подруг она была белокурой, словно утреннее облако на крутом берегу реки, или горстка золы, оставшейся на месте праздного кострища. Только таковой и может быть Ляля — юной, как зарождающийся день, и волнующей, как речная оттепель.
Эта девушка напомнила государю Пелагею — теперь уже такую же далекую, как вчерашняя ночь, и такую же красивую, как сплетенный венок. Пелагея увяла в его душе так же быстро, как сорванный цветок. И вот сейчас свежее лицо девушки всколыхнуло в мыслях Ивана давние воспоминания, заплутавшиеся где-то в закоулках памяти.
Девушка стояла в центре огромного круга, головным убором волосья покрывал венец из полевых цветов. Она была царицей весны, ее праздников, так может выглядеть только языческая Берегиня, способная околдовать не только кружившихся девушек, но и самого царя.
А девицы, не обращая внимания на близкое присутствие самодержавного господина, пели о званом пире и веселом суженом. Красавицы, взметнув руки вверх, спрятали Берегиню от хищного погляда, словно хотели уберечь не только редкую красу, но и саму весну от вражьих сил. Через мгновение они опускали руки, и Ляля, сияя небывалой красотой, казалось, завораживала не только кружившихся вокруг нее подруг, но даже полевые ромашки, что восхищенно покачивали белобрысыми головками из стороны в сторону.
— Кто такая? — не сумел скрыть восторга Иван Васильевич.
Царь ожидал, что увидит красу, но что столкнется с таким дивом… не мог предполагать даже он.
— Христиана, — отозвался Малюта. Не зря во дворце Скуратова-Бельского звали Дьяволом, он был посвящен даже в тайну махонького села. — Красавица она известная, на всю округу! Еще сотню верст проедешь, Иван Васильевич, а такой красы вряд ли сыщешь. Мать девицы тоже была невиданной красоты. Сожгли ее сельчане.
— За что же? — удивился государь.
— Думали, что с дьяволом знается. Так и говорили, что такая красавица может быть только невестой черта. И дочка ее таковой уродилась. Второй год ее девицы Лялей избирают. А Ляльник у них тоже знатный, таких красавиц нигде более не сыскать.
Иван Васильевич смотрел на Христиану так, как может взирать отрок на невиданную красу: беззастенчиво и жадно, отдаваясь всецело волшебному видению. И, заглядывая в глаза Ивану Васильевичу, трудно было поверить, что это государь всея Руси, который не только преуспел в ратных подвигах, но и познал сладость многих любовных побед.
Каждая новая девица только подхлестывала в государе еще большую страсть. Его желание всегда напоминало повозку, несущуюся с горы, и вот сейчас похоть набрала такую скорость, от которой у Ивана захватило дух.
— Познать девку хочу, — объявил государь, умело спрятав страсть за холодом голубых глаз.
— Коли желаешь, государь, будет тебе девка, — качнул головой Григорий Лукьянович.
Государь вышел на луг в сопровождении трех дюжин опришников, которые расползались по лугу огромными черными жуками. Именно так подкрадываются ордынцы, чтобы взять в полон девичий хоровод. А девки, совсем не ведая об опасности, лихо закружили Лялю. Вот сейчас подойдет вражье воинство совсем близко и, не пряча волчьи личины, накинется на девиц, чтобы пополнить роскошные гаремы красивыми полонянками. Подняли девицы руки и спасли Лялю от государевой любви.
— Жарко мне, Григорий Лукьянович, — распахнув кафтан, проговорил царь.
Нельзя уберечься от солнечного зноя, когда светило совсем близко и припекает так, что будто бы в кострище шагнул.
Малюта только кивнул в ответ:
— Как же здесь не быть жару, Иван Васильевич, если краса будто огнем полыхает. И мне, государь, боязно, будто к пепелищу подступил.
Девушки уже заприметили государя, хоровод разомкнулся, и Иван Васильевич пошел навстречу красавице; сцепили девушки вновь пальцы и забрали государя в полон, где он виноватым предстал перед владычицей Лялей.
Девицы радостно пели, громко восхваляя молодость и весну. Дивное песнопение завораживало, подобно псалмам, услышанным с алтаря, а аромат цветов напоминал благовонный ладан. Сама поляна походила на храм под открытом небом, — не полагается в нем грешить, а потому Иван Васильевич опустил руки, которые очень жаждали обвить стан девки гибкими сильными змеями.
— Красивая ты, — сумел вымолвить Иван Васильевич.
Не услыхал государь своего голоса. Иссушила его ненаглядная так, что язык пристал к нёбу.
— А ну, девоньки, по домам! Государь словечко ласковое красавице молвить хочет! — громко выкрикнул Малюта Скуратов и тем самым нарушил заповедную тайну. Девки, громко смеясь, разбегались по лугу, как будто хоровод разбился на множество частичек, а потом они растаяли белым дымом среди полевых ромашек.
Царь остался с Христианой наедине.
Теперь государь взял девицу в полон. Скорее всего, Иван Васильевич просто забрал то, что ему полагалось по хозяйскому праву. Иван был господином русской земли, а потому лес, поле и село Сукощава принадлежали ему, даже хозяйка весны была дворовой девкой, и кому, как не ему, следовало познать ее. Для государя Христиана была невспаханной нивой, и он хотел возделать плодородную пашню, бросить свое семя в ее благодатную почву и позабыть.
И уже в который раз Ивану Васильевичу вспомнилась Пелагея, которая была такой же невинной, как повелительница весны, как белая простыня перед брачной ночью.
Сейчас в Иване проснулся завоеватель, который хотел овладеть Христианой немедленно и тем самым расширить свое царство за счет владений весны.
Иван Васильевич пожелал коснуться нежного лица Ляли и протянул длань. Девушка напоминала цветок, который редко растет на сарафанных московских полях. Государю захотелось немедленно оборвать это редкое растение и безжалостно скомкать его в свих ладонях, чтобы цвет брызнул во все стороны и благоуханным алым соком доказал свою непорочность.
