Все сыромятники походили один на другого: широкой кости, с большущими ладонями. Они вытаскивали сети, полные рыбы, с той яростью, как будто это была недубленая кожа и нужно еще разок постараться, чтобы она сделалась мягкой, как индийский шелк. Мужики запускали огромные ручищи в кишащую рыбой сеть для того, чтобы с особой бережливостью выложить рыбины на дно стругов.
Забава сыромятников была еще и огромной прибавкой к государеву жалованью, и вырученные на торге деньги они по справедливости делили между всеми домами.
За последние два года сыромятники настолько пообвыклись в Яузе и в Москве-реке, что прогоняли с воды всякую артель, посмевшую позариться на рыбные места. Ребята они были дружные, все до одного крепкие и умели мять не только кожу, но и бока, а потому противостоять им не могла ни одна из слобод. А если рыбалили мужички из прочих сел, то всегда тайком от сыромятников или в те дни, когда государь загружал мастеровых спешной работой.
На кого не распространялись запреты сыромятников, так это на чернецов монастыря Ильи-пророка, которые рыбалили где хотели и могли отстоять свое право бить белугу даже с топорами в руках.
В этом монастыре принимали постриг бывшие ратники, ушедшие с государевой службы по недужности, а они умели обращаться с оружием.
Ни одна из сторон не встречала другую, и сыромятники посматривали на чернецов, впрочем, как и монахи на мастеровых, только через весы отловленной рыбы и ревниво следили за успехом соперничающей артели. Завидки брали сыромятников, когда монахи, нагрузив осетриной до краев бортов струги, тяжело двигались к крутому берегу. Без особой радости и чернецы провожали взглядами лодчонки сыромятников, полные рыбы, едва ли не считая, что белорыбицу уволокли с их обеденного стола.
И те, и другие кликали на супротивников многие несчастья: желали в неводе мелкой плотвы, отсутствия всякой поклевки и рваных сетей и понемногу, тайком, гадили друг другу — гвоздями дырявили днища лодок, спутывали сети.
А когда в Яузе утопло зараз двое монахов, сыромятники посчитали, что их проклятия дошли до ушей нечистого. Видно, приглянулись чернецы какой-нибудь простоволосой русалке, заговорила она монахов ласковыми речами и увлекла за собой в пучину.
Так и сгинули чернецы без погребения.
Но уже на следующий день опрокинулся струг с пятью мастеровыми, и на глазах у всей слободы какая-то неизвестная сила в мгновение ока затянула несчастных на глинистое дно.
Монахи, прослышав о беде, выходили на берег с крестами и иконами, божьей карой пытались запугать неведомую стихию, что утащила за пятки рыбаков; они кадили благовониями и слаженно тянули песнопения, но хватка у чудища была такой, что на песчаный берег оно не пожелало выбросить даже сапоги усопших.
Сыромятники и монахи, преодолев взаимное недоверие и неприязнь, объединились в единую артель, стали искать утопленников. Они умело перегораживали сетями реку, крючьями тралили дно, но, кроме богатого улова, не выловили ничего.
Не бывало такого в Яузе, чтобы утопло зараз семеро душ, а покойников не отыскать. И очень скоро вся Москва начала говорить о нечистой силе, которая облюбовала устье Яузы.
Сыромятники решили покинуть Яузу и рыбалить где-нибудь на Москве-реке, а монахи настелили плоты, заставили их свечами, укрепили впереди иконку и пустили по течению, чтобы вытравить со дна злобный дух.
Чернецы наложили на себя епитимью, отказавшись от вина, постились по несколько дней кряду и дали обет, что не выйдут к Яузе с сетями до тех пор, пока из темного омута не сумеют выволочить на свет божий последнюю чертовщину.
Так и продолжали бы сыромятники рыбалить на Москве-реке, а монахи пускать по воде горящие плоты, если бы не ветхий схимник, который вспомнил о том, что лет восемьдесят тому назад устье Яузы обжил огромный сом, который ударом хвоста переворачивал десятиметровые струги и заглатывал зараз по два отрока.
Видно, вернулся старый разбойник в привычные места, вот и балует, как хочет.
Старец вспомнил о том, что выловить сома оказалось невозможным. Рыба была неподъемной и рвала сети с легкостью остроугольного камня, а когда рыбаки стали вплетать в снасти металлическую проволоку — рыба без труда справлялась и с ней. Сети рвались с той лихостью, с какой гнилая кожа трещит под руками скорняка. Сом наводил такой страх, что к воде боялись приближаться, но хуже всего было то, что он выплывал на косу и, устроившись на песчаном дне, выставлял на солнце свою широкую чешуйчатую спину, внушая всякому, кто его случайно видел, почти животный ужас. Сом напоминал дракона, который терпеливо дожидался ежедневной трапезы. Вот сейчас данники приволокут к берегу красивую девушку, и сом-рыба, ухватив красавицу за подол, уволочет ее на глубину, чтобы полакомиться девичьим мясом.
От сома-разбойника помогла избавиться смекалка. Все слободское население — мужики, бабы, — вооружившись трещотками и колотушками, вышли к устью Яузы и создали такой невообразимый шум, что заставили обитателей речного дна колыхнуться разом и выплеснуть на галдящую толпу неприветливую холодную волну.
Сом тоже иной раз показывался на поверхности, словно хотел взглянуть на смельчаков, рискнувших потревожить его покой, и стремительно уходил в мутную глубину, заприметив на берегах мужиков с трещотками.
Скоро им мало показалось невообразимого шума, мужи позанимали все струги и лодчонки и принялись трубить в воду, палили из пищалей, били в колокола. Сому стало ясно, что не отсидеться ему в прохладной илистой яме и пришло время искать иное пристанище.
Махнул сом-разбойник напоследок хвостом и опрокинул струг длиной в тридцать локтей. Так и уплыла рыбина в стремнину.
Старец вспомнил еще о том, что в сотне верст от Москвы несколькими днями позже объявился сом-людоед, который хватал за ногу зазевавшегося рыбака и волочил на дно реки. Местные мужики избавились от него так же, как и московские, — с пальбой, с колокольным звоном, с ударами колотушек. А потом сом-лиходей объявлялся еще в трех местах, пока наконец его не вытеснили в Оку, а оттуда в Волгу.
Кто бы мог подумать, что сом объявится через столько лет!
Видно, он явился для того, чтобы сполна посчитаться за давнее бесчестие и вернуть себе прежние владения, с которых он столько лет собирал кровавую жатву.
Сыромятники и монахи ко встрече с разбойной рыбой готовились крепко: заточили пики, укрепили сети металлической проволокой, после чего усилили ее многими крючьями.
А когда все было слажено и монахи прочитали очистительную молитву, а сыромятники для благочинности испили святой водицы, игумен, перекрестив образовавшееся братство, разрешил расправиться с дьявольской силой.
На обоих берегах реки одновременно ударили барабаны, защелкали трещотки, ахнули пушки, и многопудовые каменные ядра добрались до дна, подняв такую невыносимую муть, что от нее зачихалось всем водяным.
Поглазеть на забаву сбежался весь город, и к берегам Яузы протиснуться было так же трудно, как бывает невозможно протолкнуться в базарный день на многошумном торге к лавке с хмельными напитками.
