Иван Васильевич вставал ранехонько и спозаранку появлялся в тереме, где его уже дожидались девицы. Боярышни встречали самодержца низкими поклонами, провожали к огромному трону, установленному на трех высоких ступенях в Красном углу под чудотворными иконами. Он неторопливо присаживался, а потом, обхватив ладонями подлокотники, приказывал девицам:
— Пляшите, красавицы! Порадуйте своего государя!
Девицы плясали бойко — пели озорные песни и так кружились и приседали, что государь хохотал и без конца хлопал ладонями себе по бокам. Вместе с тем он не забывал ущипнуть девку, подступившую к нему особенно близко.
— А теперь, боярышни, скидайте с себя верхнее платье! — орал государь.
Девицы, пряча беса в зрачках, посматривали друг на друга, ожидая, кто из них первой предстанет в исподнем перед царем, а потом самая отчаянная стягивала с себя платье через голову и, размахивая руками из стороны в сторону, убегала в пляс.
Смех царя, напоминающий дребезжание железа, слышался в подклетях дворца. Иван Васильевич, выпучив глаза, всматривался в колыхающиеся выпуклости боярышень, вливался раскатистым басом в заливистый девичий хор, орал похабные попевки и, сполна насладившись невинным зрелищем, требовал большего:
— А теперь, девицы-красавицы, снимайте с себя исподнее! Хочу глянуть, какие вы в естестве! Ну, чего же вы оробели? Али, может быть, государя своего отказом обидеть желаете?!
Девки в страхе оглядывались на царицу, однако для нее забавы мужа были так же невинны и милы, как шалости трехгодовалого дитяти.
Сурово прикрикнув на боярышень, Анна требовала:
— Чего же вы стоите?! Или, может быть, слов государевых не слыхали?!
Девицы, преодолевая стыд, сымали с себя исподнее, выставляя напоказ спелые и сочные тела.
Иван Васильевич вставал с трона и, заложив руки за спину, медленным шагом обходил боярышень. В этот момент государь напоминал султана, прибывшего на невольничий рынок: вот сейчас ткнет перстом в одну из пляшущих девиц, и расторопные слуги мгновенно скатают избранницу в ковер и снесут на корабль.
— Вот ты, — остановился Иван Васильевич напротив одной из девиц, — могла бы перед государем вприсядку пройтись?
Красавица смело заглянула в очи царю.
— Отчего же не пройтись, если об этом сам государь всея Руси просит?
— Если понравится мне твой танец, тогда имение в награду получишь, а еще небольшой кусок парчи, чтобы срам прикрыть можно было. Ха-ха-ха! Эй, гусляры, сыграйте повеселее, чтобы и немощным ногам прытко стало!
С недавних пор гусляры стали ютиться в женских палатах и плавной печальной музыкой без конца развлекали самодержца и девок. Все как один старые, с длинными бородами до колен, с косматыми седыми прядями, неровно спадающими на спину и грудь, они напоминали былинных языческих богов.
Гусляры обыкновенно сиживали в самом углу, наблюдая за чудачествами самодержца. Они казались такими старыми, что место их было только подле стены и оторви их спины от твердой подпоры, как рассыпется ветхость в пыль. Комнатные девицы уже давно перестали обращать внимание на старцев, воспринимая их едва ли не комнатной обстановкой.
Не видать было страсти в провалившихся глазах, а тем более нельзя было разглядеть всплесков ликования с высокого тронного места, и только царица Анна знала наверняка, что старые берендеи не страдают от невнимания, а сенные девки, всегда гораздые на веселые забавы, подергивают ночами их косматые слежавшиеся бороды.
Гусляры ласково тронули пальцами струны, и нежный ласковый звук разбежался, заполняя собой углы и щели горницы.
— Что это за музыка?! — закричал государь. — Вы что, усыпить нас захотели?! Шибче играйте и пальцами звончее бейте. А так, как вы играете, только бабам титьки щекотать можно!
Старики ударили сильнее, видно, чертик ночевал под их ладонями, выскочил он наружу и давай плясать по углам. Музыка была грешной, рассыпалась по горнице серебряной монетой, стучалась в закрытые двери и безобразничала, как пьяный молодец.
Девица пошла вприсядку по большому кругу, лихо раскидывая ногами.
Иван Васильевич хлопал в ладоши и истошно вопил:
— Танцуй, девка! Танцуй! Порадуй своего государя!
И боярышня, помня строгий царицын наказ, плясала до устали.
— Вот распотешили вы меня, девоньки! За что я вас люблю, так это за веселье доброе. Дьяк, пиши царский указ, именьицем девицу жалую!
Иван Васильевич обнимал девок, не стыдясь взгляда жены, хватал их за все места и так голубил загребущими руками, что они пищали от царской ласки придушенными мышатами.
— Люблю я вас всех, девоньки! Люблю! Моченьки нет прожить без вас. Вот все думаю, как же я без вас в раю обойдусь, если господь призовет? В райских кущах грешить нельзя! — хохотал государь.
Минул еще один день.
Иван Васильевич прочно обосновался в царицыном тереме, казалось, он нарочно выбрал женские палаты лишь для того, что спрятаться от многочисленных просителей. Сюда, в женскую половину дворца, вход был закрыт для всех мужей, кроме самого царя.
Царь окружил себя такой свитой, какой позавидовал бы султан Оттоманской Порты, боярышни следовали за своим господином всюду. Они составляли ему компанию на охоте и прогулках, на выездах в дальние отчины и шествовали за царем на богомолье. И который раз царь Иван осознавал, что общество боярышень куда приятнее думного высиживания среди скучающих мужей. Девицы щебетали весенними воробьями, носились по двору перепуганными белками и так веселили государя, умело высмеивая его напыщенных слуг-опришников, что Иван Васильевич хохотал до икоты.
Любимое государево дело — это брать девиц в мыленку. Отбирал царь боярышень загодя, предпочитал грудастых и чтобы непременно были круглы ликом, яко красное солнышко.
Баньку истопники готовили с вечера, а когда государь заявлялся мылиться после утренней молитвы, жар стоял такой, что прижигал пятки.
Уляжется Иван Васильевич на высохшую лавку и велит девицам обмахивать его вениками. Кряхтит государь от обжигающей радости, а девицы до ломоты в суставах стараются над распаренным царским телом. В эти минуты Иван больше походил на грешника, лежащего на раскаленных углях, над которым без устали колдуют черти. Волхвование дьяволов вызывало у Ивана Васильевича одобрительное покрякивание.
Иван Васильевич заставлял девиц мять ему бока, тискать шею. Залезет иная боярышня на спину царю и давай топтать его стопами. Стонет государь, радуется, а девицы еще шибче стараются, вытанцовывая на его плечах. И, глядя на распластанное государево тело, можно было бы подумать, что девичьи ноженьки затоптали Ивана в лавку совсем, но самодержец откроет глаза и пожелает:
— Кваску хочу, да такого, чтобы от холода зубы ломило! Услужите, девоньки!
И вот боярышни несут царю на подносе три братины с ледяным квасом: в одной — напиток яблоневый, в другой — клюквенный, а в третьей — любимый, настоянный на сдобных хлебах.
