– Больно?
– Только в боку, – простонал он.
– Крови больше не было, я проверяла пару раз ночью.
– Что? Ты многое себе позволяешь, пока я сплю! – Он поцеловал ее в лоб.
– Мне кажется, вы тоже себе много чего позволили сегодня ночью, господин Лофтхус.
– Не забывай, для меня это было впервые, – сказал он. – Я не знаю, что можно позволить, а что нет.
– Ты так красиво врешь, – произнесла она.
Он рассмеялся.
– Я тут подумала… – сказала Марта.
– Да?
– Давай уедем. Давай уедем прямо сейчас.
Он не ответил, но она заметила, как тело его автоматически напряглось. И Марта почувствовала, как подступают слезы, внезапно и резко, словно вода из прорванной плотины. Сонни перевернулся и обнял ее.
Он подождал, пока утихнут ее рыдания.
– Что ты им сказала? – спросил он.
– Я сказала, что мы с Андерсом не сможем дотерпеть до лета, – фыркнула она. – Что мы должны расстаться прямо сейчас. Что я, по крайней мере, этого хочу. А потом я ушла. Просто на улицу. Побежала на главную дорогу, поймала такси. Я видела, как он бежал за мной вместе со своей чертовой мамашей.
Она громко засмеялась, а потом снова расплакалась.
– Прости, – всхлипнула она, – я такая… такая глупая! Господи. Что я здесь делаю?
– Ты меня любишь, – тихо сказал он в ее волосы. – Вот что ты здесь делаешь.
– И что? Кто захочет любить человека, который убивает людей и делает все для того, чтобы самому оказаться убитым? Знаешь, как тебя называют в Сети? Будда с мечом. У заключенных, с которыми ты сидел, взяли интервью, и они представили тебя как некоего святого. Но знаешь что? – Она вытерла слезы. – Я думаю, что ты такой же смертный, как и другие приходившие и уходившие из «Илы».
– Мы уедем.
– Если мы уедем, то надо сделать это прямо сейчас.
– Осталось еще двое, Марта.
Она покачала головой, из глаз у нее снова полились слезы, и она бессильно ударила его кулаком в грудь.
– Слишком поздно, ты разве не понимаешь? Они идут за тобой, все они.
– Осталось всего двое. Тот, кто решил, что моего отца надо убить и представить все так, будто он был кротом. И крот. И тогда мы уедем.
– Осталось всего двое? Ты убьешь всего лишь еще двоих человек, а потом сбежишь? Тебе это так легко?
– Нет, Марта. Мне это нелегко. Никто из них не был легким делом. И неправда, когда говорят, что раз за разом становится все легче. Но я должен, я не могу иначе.
– Ты действительно думаешь, что выживешь?
– Нет.
– Нет?
– Нет.
– Нет! Но во имя Господа, почему же ты тогда говоришь…
– Потому что планировать имеет смысл хотя бы ради того, чтобы выжить.
Она замолчала.
Он провел рукой по ее волосам, щеке, шее, а потом заговорил. Он говорил тихо и медленно, как будто хотел быть уверенным в том, что каждое выбранное им слово верно.
Она слушала. Он рассказывал о детстве. Об отце. О том времени, когда отец умер, и обо всем, что произошло после этого.
Она слушала и понимала. Слушала и не понимала.
Когда он закончил, между занавесками пробрался лучик солнца.
– Ты сам себя слышишь? – прошептала Марта. – Ты слышишь, что все это сумасшествие?
– Да, – сказал он. – Но это единственное, что я могу сделать.
– Единственное, что ты можешь сделать, – это убить кучу людей?
Он вздохнул:
– Единственное, чего я хотел, – это быть похожим на отца. Когда я прочитал ту записку самоубийцы, он исчез. С ним вместе исчез и я. Но потом, в тюрьме, когда я узнал правду о том, что мой отец пожертвовал собой ради меня и моей матери, я родился заново.
– Родился, чтобы сделать… это?
– Хотел бы я найти другой путь.
– Но почему? Чтобы ты занял место своего отца? Чтобы сын… – Она крепко зажмурилась, выдавливая последние слезы, и пообещала себе, что эти слезы действительно будут последними. – Чтобы сын сделал то, чего не сумел его отец?
– Он сделал то, что должен был сделать. Я должен сделать то, что я должен сделать. Он взял на себя стыд за нашу вину. Когда я закончу, я закончу. Обещаю. Все будет хорошо.
Марта долго не отводила от него глаз.
– Я должна подумать, – произнесла она наконец. – Поспи.
Он заснул, а она какое-то время лежала без сна. Только когда на улице начали петь птицы, она тоже заснула. Теперь она была уверена.
Что она сумасшедшая.
Что она стала сумасшедшей в тот момент, когда увидела его.
Но она не понимала, что она такая же сумасшедшая, как и он, пока не заперлась здесь, не нашла серьги Агнете Иверсен на кухонном столе и не надела их.
Марта проснулась от криков детей, играющих на улице. От их радостных визгов. От топота маленьких бегущих ног. Она подумала о невинности, идущей рука об руку с незнанием. О знании, которое никогда не проясняет, а только все усложняет. Сонни спал рядом с ней так тихо, что на какой-то миг ей показалось, что он уже умер. Она погладила его по щеке. Он что-то пробормотал, но не проснулся. Как может человек, на которого идет охота, так хорошо спать? Сон праведника. Таким он, конечно, и должен быть.
Марта выскользнула из постели, оделась и спустилась на кухню. Она нашла хлеб, немного сока и кофе, но больше ничего. В подвале она видела морозильную камеру, может быть, у него там есть замороженная пицца или что-нибудь в этом роде. Она спустилась по лестнице в подвал и потянула за ручку морозильника. Заперт. Она огляделась. Взгляд ее упал на гвоздь в стене, где висел ключ с нечитаемой биркой. Марта сняла ключ, вставила его в замок и повернула. Вуаля! Она подняла вверх крышку, наклонилась, почувствовала, как на грудь и шею дыхнуло холодом, громко вскрикнула и захлопнула крышку. Развернулась и осела на пол, прислонившись спиной к морозильной камере.
Она сидела на корточках и тяжело дышала носом, пытаясь прогнать отпечатавшуюся в памяти картинку трупа, который смотрел на нее, открыв белый рот, с кристалликами льда на ресницах. Пульс был таким частым, что ей стало дурно. Она прислушалась к сердцу. И к голосам.
Их было два.
Один орал ей в ухо, что она сумасшедшая и он сумасшедший, убийца, и что ей надо немедленно бежать вверх по лестнице и прочь из этого дома!
Другой говорил, что этот труп – всего лишь физическое подтверждение того, что она уже знала и приняла. Да, он убивал людей. Людей, которые того заслуживали.
