– Но он раскаялся, – прошептала она.
– Да, он раскаялся. Он перестал быть кротом. Он мог бы продолжить. Но потом Хелене тоже умерла. Он находился в конце пути, он потерял все, что мог. Поэтому он больше не боялся. И остаток жизни потратил на то, чтобы расплатиться за все содеянное. Творить добро. Он беспощадно охотился на коррупционеров, каким сам когда-то был, а от этого в полиции не появляется много друзей. Он был одинок. Но он не жалел себя, считая, что заслужил одиночество. Я помню, он говорил, что ненависть к себе – это ненависть, подтверждение которой получаешь каждое утро при виде себя в зеркале после пробуждения.
– Это ведь ты его спасла, правда?
– Он называл меня своим ангелом. Но его спасла не моя любовь к нему. Вступая в полное противоречие с тем, что говорят так называемые умные люди, я могу утверждать, что человека нельзя спасти своей любовью. Это его любовь ко мне спасла его. Он сам себя спас.
– Полюбив в ответ.
– Аминь.
Они просидели до полуночи, а потом Кари собралась домой.
В коридоре, ведущем к входной двери, Эльсе показала ей одну фотографию. Три человека на фоне каменной пирамиды.
– Эта фотография была у Симона с собой, когда он умер. Вот она, Хелене.
– Я видела ее фото в доме до того, как он сгорел. Я сказала Симону, что она похожа на какую-то актрису или певицу.
– Миа Фэрроу. Он водил меня на «Ребенка Розмари» только для того, чтобы посмотреть на нее. Хотя он утверждал, что не видит сходства.
Фотография удивительным образом растрогала Кари. Что-то было в их улыбках. Оптимизм. Вера.
– Вы с Симоном никогда не хотели завести ребенка?
Она покачала головой:
– Он боялся.
– Чего?
– Что его бремя передастся ребенку. Ген зависимости. Стремление к деструктивному. Отсутствие границ. Мрачность. Он боялся, что у нас будет ребенок дьявола. Я обычно говорила, что у него наверняка где-то есть внебрачный ребенок и поэтому он боится. Но все вышло так, как вышло.
Кари кивнула. «Ребенок Розмари». Она подумала о маленькой старушке, убиравшей здание Полицейского управления, имя которой Кари в конце концов запомнила.
Потом Кари попрощалась и вышла в летнюю ночь, где легкий бриз и время подхватили ее и закружили, приведя сюда, в машину, где она сидела и смотрела на свежевыпавший снег и думала о том, как он изменил весь пейзаж. О том, как часто все может пойти совсем не по плану. Например, о том, что им с Сэм уже сейчас пора было завести первого ребенка. О том, как она, к собственному изумлению, сначала отказалась от крайне интересного с профессиональной точки зрения предложения работы в Министерстве юстиции, а теперь еще и от отличной зарплаты, предложенной страховой компанией.
Только когда они выехали из города, проехали по узкому мостику и стали пробираться по грунтовой дороге, она поинтересовалась у Осмунда, что произошло.
– Позвонили из полиции Драммена и попросили приехать помочь, – сказал Осмунд. – Погибший – судовладелец. Ингве Морсанд.
– О господи, это же муж…
– Да.
– Убийство? Самоубийство?
– Я не знаю подробностей.
Они припарковались позади полицейских машин, миновали ворота в деревянном заборе и вошли в большой дом. Старший инспектор управления полиции Бускеруда встретил их, обнял Кари и представился Бьёрнстаду как Хенрик Вестад.
– Это может быть самоубийством? – спросила Кари, следуя за ним по дому.
– Почему ты так подумала? – сказал Вестад.
– Горевал по жене, – ответила Кари. – Подозрения против него. Или же он действительно ее убил и не смог с этим жить.
– Возможно… – произнес Вестад, проводя их в гостиную.
Криминалисты практически ползали по человеку на стуле. «Как белые черви», – подумала Кари.
– …Но я в этом сомневаюсь, – закончил Вестад.
Кари и Бьёрнстад уставились на труп.
– Черт, – тихо сказал Бьёрнстад. – Ты думаешь… он…
Кари вспомнила о сваренном вкрутую яйце, которое она съела на завтрак. Или, может быть, она уже беременна и именно потому ее мутит? Она прогнала эту мысль и сосредоточила внимание на трупе. Один его глаз был широко открыт, на втором лежала черная повязка, а выше виднелся неровный край среза от отпиленной верхней части черепа.
