– Разве нам не пора отправляться? Нас ждут к обеду.
– Ждем еще одного. Мистера Уиттингема.
– Он никак не мог приехать на поезде, который приходит в девять тридцать три, иначе уже был бы здесь. Я не видела его на станции. Возможно, он едет на машине и опаздывает.
– Мистер Эмброуз сказал, что он приедет на поезде. Велел его подождать.
Мисс Лайл нахмурилась и вперила взгляд в воду. Прошло еще две минуты, потом лодочник крикнул:
– Вот он. Идет. Вот мистер Уиттингем. – Трижды заверив всех в появлении Уиттингема, он стал готовиться к отплытию. Корделия подняла голову и через ослепляющую пелену солнечных лучей увидела нечто похожее на саму смерть на ходулях, которая брела к пристани, сжимая в костлявых пальцах тканевую дорожную сумку. Она заморгала, и когда наконец смогла сфокусировать взгляд, нечто обрело человеческие очертания. Глазницы постепенно превратились в глаза, живые и немного удивленные. Что же касалось комплекции, этот человек действительно казался самым худым и безнадежно больным из всех передвигавшихся без посторонней помощи людей, которых ей доводилось видеть. Однако его голос звучал уверенно, а слова лились легко и непринужденно.
– Простите, что задержал вас. Я Айво Уиттингем. Мне казалось, что пристань намного ближе, и я пошел пешком, а потом, разумеется, уже не смог поймать такси.
Он отверг помощь Олдфилда – правда, без всякого раздражения, и уселся на носу, а сумку поставил между ног. Все молчали. Наконец веревку отсоединили от швартовой тумбы, моряк смотал ее и бросил на борт, мотор вздрогнул и ожил. Почти незаметно судно отчалило от пристани и направилось в открытое море.
Прошло десять минут, но остров, к которому они подбирались с черепашьей скоростью, был все так же далеко, хоть они и отплывали все дальше от берега. Рыбаки на пирсе уменьшились до размеров спичечного коробка, гул города заглушил шум мотора, и, наконец отдалившись, Спимут превратился в разноцветное пятно. Горизонт приобрел бледно-фиолетовый оттенок, сгущавшийся вокруг низких облаков, от которых отделялись кремовые островки и, почти не колеблясь, всплывали в ясную лазоревую высь. Маленькие волны словно мерцали, наполненные светом, который впитывали из чистого воздуха и вновь отражали в бледную голубизну неба. Корделия подумала, что море и берег в отдалении напоминают ей картину Моне – мазки яркой краски на фоне полос другого цвета, так что сам свет становился осязаемым. Она наклонилась через борт и погрузила руку в бурлящую воду. У нее перехватило дыхание от холода, но она продолжала держать руку под водой, расставив пальцы и пытаясь поймать три маленьких волны, искрящихся на солнце. Она наблюдала, как сияющие капельки оседают на волосках на ее предплечье. Из оцепенения ее вывел женский голос. Роума Лайл обогнула каюту и, подойдя к ней, произнесла:
– Эмброуз Горриндж всегда так поступает: присылает Олдфилда, который оставляет гостей в одиночестве, вынуждая их знакомиться самостоятельно. Я Роума Лайл, кузина Клариссы.
Они пожали друг другу руки. Ее рукопожатие было крепким и отдавало приятной прохладой. Корделия представилась, добавив:
– Но я не отношусь к числу гостей. Я еду на остров работать.
Мисс Лайл, бросив взгляд на печатную машинку, сказала:
– Боже правый. Эмброуз ведь не собирается написать очередной бестселлер?
– Насколько мне известно, нет. Меня наняла леди Ральстон. – Возможно, подумала Корделия, стоило признаться, что ее нанял как раз сэр Джордж, однако она чувствовала, что это может привести к осложнениям. Но рано или поздно придется как-то объяснить свое присутствие. Возможно, сейчас наилучший момент. Она подготовилась к неизбежным вопросам.
– То есть Кларисса! И что же вы будете делать, скажите на милость?
– Разбираться с ее корреспонденцией. Звонить по телефону. В общем и целом облегчать ей жизнь, чтобы она могла сосредоточиться на спектакле.
– Для того чтобы облегчить жизнь, у нее есть Толли. Что она об этом думает? Я имею в виду Толли.
– Понятия не имею. Я с ней еще не познакомились.
– Едва ли ей это понравится. – Роума одарила Корделию взглядом, в котором подозрение сочеталось с замешательством. – Я читала об этих странных девицах, очарованных сценой. У них нет ни капли таланта, но они пытаются купить себе членство в клубе, приклеиваясь к своему кумиру. Готовят, ходят по магазинам, выполняют мелкие поручения, как собачки. Они либо умирают от перегрузок, либо зарабатывают нервный срыв. Вы ведь не из этих жалких людишек, правда? Я вижу, что нет. Но разве вы не находите свою работу, так сказать… странной?
– А чем занимаетесь вы? У вас менее странная работа?
– Простите. Я вела себя бестактно. Можете списать это на тот факт, что я несостоявшийся школьный учитель. Сейчас я работаю в книжном магазине. Быть может, это прозвучит банально, но уверяю вас: в этом есть нечто приятное. Вам надо познакомиться с пасынком Клариссы. Его зовут Саймон Лессинг. Наверное, из всех гостей, которые приедут на этот злосчастный уик-энд, по возрасту он вам ближе всех.
Услышав собственное имя, юноша вышел из каюты и зажмурился на солнце. Быть может, подумала Корделия, он хотел бы появиться сам, а не по зову мисс Лайл. Он протянул ей руку, и она пожала ее, удивившись, какие у него сильные пальцы. Они пробормотали традиционные приветствия. Он был красивее, чем показался ей на первый взгляд: с продолговатым живым лицом и широко расставленными серыми глазами. Но его кожу испещряли шрамы от старых угрей, а на лбу красовалась россыпь новых, да и в форме губ чувствовалась слабость характера. Корделия знала, что благодаря широкому лбу, высоким скулам и «кошачьему» лицу она выглядит моложе своих лет, но и припомнить не могла, когда чувствовала себя столь великовозрастной в сравнении с этим застенчивым юношей.
И вдруг тишину нарушил еще один голос. Последний пассажир пришел на корму и присоединился к ним.
– Когда принц Уэльский приезжал на остров Корси в тысяча восемьсот девяностых годах, тарахтя на своем пароходике, старый Горриндж, встречая его, выстраивал на берегу музыкантов. Об этом нигде не упоминается, но они были одеты в тирольские костюмы. Думаете, любовь Эмброуза к прошлому заставит его устроить нам подобный прием?
Прежде чем кто-то успел ответить, судно обогнуло восточную часть острова, и их взорам неожиданно открылся замок.
Глава девятая
Хотя Корделия не осознавала, что размышляла об архитектурных особенностях замка на Корси, в ее воображении уже четко сформировалось массивное строение из серого камня с бойницами, изобилующее украшениями и в своей викторианской основательности олицетворявшее компромисс между домашним уютом и грандиозностью. Реальность, внезапно представшая перед ней в лучах утреннего солнца, заставила ее затаить дыхание от изумления. Замок стоял на берегу моря, словно вырос из волн морских. Он был сложен из красно-розового кирпича; каменная кладка отличалась ровными бледными линиями и фигурными обрамлениями окон, которые сверкали на солнце. В западной части взмывала ввысь изящная круглая башня, увенчанная куполом, внушительным, но вместе с тем утонченным. Все строение было компактным и одновременно массивным, а высокие покатые крыши и изящная башня создавали впечатление легкости и спокойствия, которое отнюдь не ассоциировалось с викторианской архитектурой. Южный фасад выходил на широкую террасу, которую зимой, несомненно, заливало водой. От террасы лестница из двух пролетов вела вниз, к узкому галечно-песчаному пляжу. Пропорции замка, на ее взгляд, идеально гармонировали с тем местом, где он находился. Будь он больше, выглядел бы претенциозно, меньше – его очарование было бы не столь велико. Но это здание, сочетавшее в себе черты замка и одновременно семейного гнезда, казалось ей исключительно удачным примером викторианской архитектуры. Корделия едва не рассмеялась от восторга, глядя на него.
