– Она напугана, – заметил Айво.
– Это и так ясно, но кем? Ведь не жалкой же кучкой воинов-дилетантов?
– Иногда я и сам их боюсь. Полагаю, она права насчет денег и Ральстон получит бо2льшую часть. Это сколько?
– Не знаю, мой дорогой Айво. Кларисса никогда не посвящала меня в подробности своих личных финансов. Мы не были настолько близки.
– А я думал, что были.
– Даже если бы и были, сомневаюсь, что она поделилась бы этими сведениями. У Клариссы была одна удивительная особенность. Вы не поверите, но это правда. Она любила сплетничать, но умела хранить секреты, когда хотела. Кларисса обожала тайны и полезные сведения выдавала крупицами.
– Как необычно и как опасно, – непринужденно заметил Айво.
Корделия посмотрела на них – в яркие, горящие недобрым огоньком глаза Эмброуза и на обтянутый кожей угловатый скелет Айво, сидевшего в кресле, на его длинные костлявые кисти и запястья, которые казались слишком худыми и хрупкими, на землистого цвета лицо с выпирающими скулами, повернутое к потолку с лепниной. Ее охватили противоречивые чувства: злость, глубокая жалость и менее знакомое чувство, в котором она угадала зависть. Они выглядели настолько уверенными в своей насмешливой независимости. Неужели что-то действительно могло тронуть или разволновать их души, кроме перспективы испытать боль на себе? Но даже физическую боль, которая уравнивает всех, они встретили бы с отвращением или саркастическим презрением. Разве не так Айво смотрел в глаза собственной смерти? Тогда с какой стати ожидать, что он станет оплакивать женщину, которая никому из них особо не нравилась, а теперь лежала наверху с раздробленным лицом? И все же не обязательно было повторять избитый афоризм Донна, чтобы почувствовать: они отдавали дань смерти, и что-то в их отношениях, в самом замке, в воздухе, которым они дышали, подверглось влиянию произошедшего и слегка изменилось. Вдруг она почувствовала себя очень одинокой и очень молодой. Она заметила, что Эмброуз смотрит на нее. Словно прочитав ее мысли, он сказал:
– Отчасти ужас убийства заключается в том, что оно лишает усопшего прав. Полагаю, никто из находящихся в этой комнате не был особенно предан Клариссе. Но если бы она умерла естественной смертью, мы оплакивали бы ее, вспоминая о ней со смешанными чувствами – печалью, сожалением и жалостливым интересом, какой обычно испытываем к недавно умершим людях. А сейчас мы думаем лишь о себе. Ну разве нет? Разве нет?
Айво ответил:
– Думаю, что Корделия – нет.
Библиотека вновь объяла их своим безмолвием. Но слух всех троих был слишком напряжен, так что они улавливали каждый шорох, и все три головы одновременно повернулись, когда в коридоре раздались приглушенные шаги, а в отдалении – тихий стук закрывшейся двери, который нельзя было спутать ни с чем.
Айво прошептал:
– Думаю, ее увозят.
Он молча исчез за одной из занавесок, и Корделия последовала за ним. Между широкими газонами, посеребренными лунным светом, четыре темные вытянутые фигуры, которые даже не отбрасывали тени, как призраки, склонились, чтобы выполнить свою работу. За ними шагал сэр Джордж, напряженный, с идеально прямой спиной, словно на боку у него висел меч. Маленькая процессия напоминала группу плакальщиков, которые тайком хоронят своего мертвеца в соответствии с каким-то запрещенным эзотерическим ритуалом. Корделия, измученная пережитым шоком, жалела, что не в состоянии испытать то, что подобает в таких случаях. Вместо этого она чувствовала какой-то первобытный ужас, в ее сознании возникли образы чумных больных и сцена тайного убийства, она представляла себе, как люди де Корси избавлялись от его жертв под покровом ночи. Ей показалось, что Айво перестал дышать. Он молчал, но, прижавшись к его твердому плечу, она как будто ощущала, как напряженно он вглядывается в даль. Потом занавески распахнулись, и за их спинами возник Эмброуз.
– Она приехала в лучах утреннего солнца, а покидает нас при свете луны. Но я должен быть там, – сказал он. – Грогану следовало сказать мне, что они готовятся забрать ее. Этот человек ведет себя возмутительно!
И вот, подумала Корделия, Кларисса отправляется в последнее путешествие с острова Корси под аккомпанемент его голоса с нотками недовольства.
Через час дверь открылась и вошел сэр Джордж. Должно быть, от него не укрылись их изумленные взгляды, таящие в себе вопрос, который никто не осмеливался задать. Он произнес:
– Гроган вел себя очень вежливо, думаю, пока у него нет никаких версий, но, полагаю, он знает свое дело. Должно быть, тяжело нести службу с таким цветом волос, он ведь рыжий… Конспирация, знаете ли…
– Думаю, работа детектива на таком уровне сводится к перекладыванию бумаг. Сомневаюсь, что ему часто приходится прятаться в кустах, – мрачно заметил Эмброуз, поджав губы, чтобы не скорчить гримасу.
– Должно быть, наружным наблюдением он тоже занимается – прикладывает руку, так сказать. Вообще мог бы и покраситься. – Он взял «Спектейтор» и устроился за столом с таким спокойным видом, будто сидел в своем лондонском клубе.
Другие стояли и наблюдали за ним с недоуменным молчанием. Корделия подумала: «Мы ведем себя как студенты перед устным экзаменом, которые хотят узнать, какие вопросы их ждут, но не решаются спросить». Та же мысль, должно быть, пришла на ум Айво. Он сказал:
– Полицейские не проводят конкурс на лучшего подозреваемого года. Признаюсь, мне любопытно, какова их стратегия и тактика. Написать рецензию на спектакль по Агате Кристи явно недостаточно, чтобы подготовиться к реальности. Так как все прошло, Ральстон?
Сэр Джордж оторвался от журнала и, похоже, серьезно задумался над вопросом.
– Как и следовало ожидать. Спрашивали, где именно я был и что делал сегодня днем. Я сказал, что наблюдал за птицами на западных скалах. Еще сказал, что видел в бинокль, как Саймон плыл к берегу, когда возвращался обратно. Похоже, они посчитали, что это важно. Интересовались деньгами Клариссы. Сколько? Кто их получит? Гроган двадцать минут потратил на расспросы о жизни птиц на Корси. Пытался расположить меня к себе, наверное. Я еще подумал, что это странно.
– Скорее, пытался поймать вас в ловушку, спрашивая об особенностях гнездования несуществующих особей, – сказал Айво. – А что насчет сегодняшнего утра? Предполагается, что мы должны в деталях помнить каждую минуту? – Он, как всегда, говорил непринужденно, но все четверо знали, о чем он спрашивает, и осознавали важность ответа.
Сэр Джордж снова взялся за журнал.
– Я не сказал больше, чем посчитал нужным, – не поднимая головы, ответил он. – Поделился с ними подробностями осмотра церкви и Дьявольского котла. Упомянул об утоплении, но имен не называл. Ни к чему сбивать следователей с толку старой историей. Их это не касается.
Айво произнес:
– Вы обнадежили меня. Именно такой линии я и собирался придерживаться. Я перекинусь парой слов с Роумой, когда появится возможность, а вы, Эмброуз, могли бы поговорить с мальчиком. Как сказал Ральстон, нет никакого смысла сбивать их с толку старыми, печальными, давно забытыми россказнями.
