С этими словами Якоб принялся карабкаться по опорам подмостков. Шаткая конструкция заскрипела и зашаталась, но выдержала. Через несколько мгновений палач добрался до второго уровня, прошел по обледенелым доскам до разбитого окна и влез внутрь.
Хотя снаружи сумерки лишь начали сгущаться, внутри церкви уже стояла непроглядная тьма. Куизль крепко зажмурился. Потребовалось время, чтобы глаза привыкли к темноте. Палач чувствовал под ногами свежевыструганные доски галереи, откуда-то доносился стук. Шептались голоса. Наконец он смог смутно различить пол и стены. Беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы понять, что каменщик Петер Баумгартнер говорил правду. Стена вдоль галереи действительно пестрела красными крестами. Их совсем недавно закрасили, но после кто-то потрудился и в некоторых местах соскоблил побелку.
Словно бы желал убедиться, что под ней, подумал палач.
Он посмотрел с галереи вниз и увидел, что надгробная плита лежала в стороне, хотя в последний раз он сам поставил ее на место.
Рука его скользнула под плащ; там, на поясе, скрытая от посторонних глаз, висела дубинка, которую палач неизменно носил с собой. Хотя до этого в трактире доставать ее не стал. Он знал, что одного удара этим оружием достаточно, чтобы череп любого противника разлетелся, как зрелый орех. Теперь же Якоб вынул дубинку и взвесил ее в руке. Без сомнения, сегодня она ему еще послужит.
Он нащупал ногами ступеньки, спускавшиеся к порталу; тихо, словно кошка, скользнул вниз и прокрался к отверстию в полу. Голоса шли оттуда. Они звучали несколько приглушенно. Должно быть, неизвестные стояли в дальней части крипты, где находился и саркофаг.
Палач задумчиво взглянул на плиту, оставленную на полу возле отверстия. Кто бы там ни находился, с тех пор как они туда спустились, не могло пройти много времени. Ведь совсем недавно они с Магдаленой видели в церкви свет факела.
Куизль оглядел напоследок темный зал и начал тихо спускаться по каменным ступеням, пока не оказался в подвале.
Дубовый стол у стены был сдвинут в сторону. В низкий проход за ним пробивался дрожащий свет фонаря. Голоса теперь слышались отчетливей.
– Проклятье, должен быть еще какой-нибудь знак. Хоть что-нибудь! – произнес один из людей. Голос звучал необычайно сипло, словно владелец его говорил с огромным трудом. – С гробом мы не ошиблись, значит, что-то здесь спрятано.
– Господь свидетель, здесь ничего нет! – Второй голос звучал утробно, со швабским выговором. – Только эта табличка со словами да кости и лохмотья… – Голос перешел в шепот. – Как бы Господь не прогневался на нас за то, что нарушили покой усопшего.
– Лучше разберись с этой проклятой еретической загадкой. Магистр только потому и приставил тебя к нам. Не забывай об этом, толстяк изнеженный. Будь моя воля, ты бы до сих пор в каком-нибудь подвале пыль с книжек сдувал. Так что прекращай ныть и ищи! Deus lo vult!
[8]
Только теперь Куизль уловил в сиплом голосе первого незнакомца необычный акцент. Он явно был родом откуда-то издалека.
– Ну ладно, посмотрим тогда еще раз в той комнате, – ответил боязливый голос шваба. – Быть может, я что-нибудь не заметил в ящиках. Этот еретик мог и среди хлама что-то запрятать.
По звучанию голоса Куизль понял, что двое неизвестных приближались к первой комнате. Палач прижался к стене сбоку от выхода. Шаги послышались уже рядом, по полу расползся круг света, и в проход просунулась толстая рука, сжимавшая масляный светильник. В отблеске показался рукав черной рясы.
Куизль среагировал молниеносно. Он ударил дубинкой по руке, так что светильник полетел на пол и погас. Владелец его не успел даже вскрикнуть – палач резко выдернул его из прохода и врезал дубинкой точно в затылок. Толстяк застонал и свалился на пол. На мгновение повисла тишина. Затем снова раздался сиплый голос.
– Брат Авенариус? Что с тобой? Ты…
Голос умолк, послышался лишь тихий шорох, и больше ничего.
– Твой брат Авенариус чувствует себя не очень, – нарушил тишину Куизль. – Но все же лучше, чем Коппмейер. Это же вы его отравили, не правда ли?
Он подождал какого-нибудь ответа, но его не последовало. Потому палач продолжил:
– Я не привык, чтобы на вверенной мне территории травили людей. Здесь есть лишь один человек, кто может убивать, и этот человек – я!
– И кто же ты такой, раз решил, будто тебе до этого дело есть? – прошипел голос с иноземным выговором.
– Я палач, – ответил Куизль. – И тебе известно, что ждет у нас отравителя. Колесо. Но прежде я вас вздерну, а может статься, еще и внутренности вырежу.
С той стороны проходы послышался сиплый смех.
– А как умирают палачи?.. Ну, раз уж на то пошло, ты это скоро узнаешь.
Куизль зарычал. Ему эта перепалка надоела. Человек на полу застонал – удар был, видимо, недостаточной силы, и скоро толстяк очухается. Только палач собрался размахнуться, как вдруг ощутил слабое движение воздуха. Из прохода выскочила тень и ринулась к нему. Куизль отскочил в сторону и почувствовал, как запястье оцарапал клинок. Палач взмахнул дубинкой, но по противнику не попал – тяжелое орудие просвистело над его головой. Якоб выбросил вперед ногу и угодил мужчине точно между ног. И с удовлетворением услышал, как тот застонал от боли и отступил назад. В темноте Куизль мог разглядеть лишь черный силуэт. Человек перед ним был, похоже, в монашеской рясе и сжимал в руке кривой кинжал, какие палач уже видел у исламских воинов. Рассмотреть его более подробно он не успел, так как неизвестный снова бросился в атаку и направил кинжал в широкую грудь палача. Куизль отмахивался дубинкой и удерживал противника на расстоянии. Шагнув назад, он пихнул ногой что-то большое и мягкое и едва не споткнулся. На полу возле него до сих пор лежал толстый шваб, которого он вывел из строя в самом начале.
Не успел палач замахнуться для нового удара, как услышал за спиной тихий шорох. В следующее мгновение горло его сдавил тонкий шнурок.
Но ведь их же только двое?
Он схватился за горло, но кожаный шнур уже врезался глубоко в кожу. Палач стал задыхаться, словно рыба, брошенная на берег. В глазах потемнело. Он в отчаянии подался всем телом назад и почувствовал, как во что-то уперся. Стена! Тогда он попытался раздавить человека позади себя между стеной и своей широкой спиной. Наконец горло перестало сдавливать. Легкие снова наполнились воздухом, и палач закашлялся. Он вскочил с грозным рыком, готовый к новой атаке. Левая рука его вцепилась в мягкую бархатистую материю и рванула, правой Куизль шарил по полу в поисках дубинки, которую прежде выронил. Он пригнулся и стал озираться в темной комнате.
Образы начали расплываться. Отдельные тени слились друг с другом и образовали единый массивный облик.
Внезапно он почувствовал, как тело начало постепенно неметь. Онемение расползалось от пореза на левой руке и охватывало каждую частичку тела. Его парализовало. Куизль попытался шевельнуть пальцами, но они его не слушались.
