Позабыв про пономаря и экономку, он бросился обратно в церковь. Внутри все так же обмерзал труп священника. Только теперь Симон заметил, что тот лежал прямо на надгробной плите. Гравюра на ней изображала женщину, очень похожую на Деву Марию. Голову ее, словно нимбом, венчала написанная полукругом фраза.
Sic transit gloria mundi.
– Так проходит мирская слава… – пробормотал Симон. – Воистину.
Не раз он встречал эту надпись. Ее часто выводили на надгробных плитах, и еще в Древнем Риме существовал обычай, по которому раб шептал эти слова вслед победоносному полководцу, когда тот с триумфом шествовал по городу. Ничто не вечно на земле…
При этом выглядело все так, словно священник в последнем жесте своей правой руки хотел обратить внимание на надпись. Симон вздохнул. Умер ли Андреас Коппмейер, поддавшись лишь простому искушению плоти? Или же этим указующим жестом он стремился о чем-то сказать еще живущим?
Шум за спиной заставил его вздрогнуть. Это была Магда. Она приблизилась и с раскрытым ртом уставилась на обледенелый труп. Потом повернулась к лекарю. Женщина явно хотела что-то ему сказать, однако слова комом застряли у нее в горле.
– Что такое? – нетерпеливо спросил Симон.
– Те… два оставшихся пончика… – начала экономка.
– Что с ними не так?
– Они… намазаны медом.
Симон пожал плечами, встал и стряхнул снег с ладоней. Он собрался уходить, здесь ему делать больше нечего.
– Ну и?.. В «Звезде» их тоже мажут медом. Очень, между прочим, вкусно. Ты оттуда этому научилась?
– Но… я их медом не намазывала.
На краткий миг у Симона возникло чувство, будто земля ушла у него из-под ног. Ему показалось, он ослышался.
– Не… не мазала их медом?
Экономка покачала головой.
– У нас мед кончился. Я на будущей неделе собиралась купить еще горшочек. Потому в этот раз я испекла их без меда. Понятия не имею, кто его туда намазал. Но уж точно не я.
Симон оглянулся на околевшего священника, а потом осторожно осмотрелся по сторонам. Откуда-то потянуло сквозняком, и лекаря обдало холодом. Внезапно он почувствовал, что кто-то за ним наблюдает. Он бросился вон из церкви и потащил за собой Магду. Ветер рвал его плащ, словно хотел удержать.
Когда они наконец оказались за дверью, Симон обхватил побледневшую экономку за плечи и посмотрел ей в глаза.
– Послушай меня. Еще раз отправь Гедлера в Шонгау, – тихо проговорил он. – Пускай приведет палача.
– Палача? – прохрипела Магда. Лицо ее стало еще белее. – Но зачем?
– Поверь, если сейчас нам и может кто-то помочь, так это он, – прошептал Симон. – А теперь не спрашивай, беги!
Он легонько подтолкнул Магду, а потом налег на тяжелые створки. Когда те с громким скрипом закрылись, Симон проворно повернул ключ в замочной скважине и спрятал его в кармане. Только теперь он почувствовал себя в относительной безопасности.
Сам дьявол проник в церковь, и справиться с ним мог только палач.
Некоторое время спустя Симон сидел в продуваемом всеми ветрами доме пастора, жевал хлебную корку и угрюмо прихлебывал чай из липовых листьев, который приготовила ему Магда. Вообще-то высушенные листья предназначались священнику, но теперь они ему были без надобности. Бурого цвета отвар напоминал о болезнях и вызывал сухость во рту.
Симон глотнул горячего варева и вздохнул. Он остался один. Пономарь отправился в Шонгау за палачом, а Магда пошла в деревню, чтобы сообщить ужасную весть. С тем, что священник объелся до смерти, она еще могла смириться, а вот то, что его отравили, явно в ее голове не укладывалось. Народ наверняка уже вовсю болтал об отравительницах и происках дьявола. Лекарь покачал головой. С какой радостью он сейчас вместо чая выпил бы чашку крепкого кофе! Но мешочек с мелкими зернами Симон держал дома, бережно храня его в сундуке. Последний раз он покупал кофе на аугсбургской ярмарке, и запасы эти почти истощились. Следовало его поберечь, ведь кофе был напитком редким и дорогим. Торговцы из Константинополя или даже более далеких стран привозили его не так уж часто. Симону нравилась ароматная горечь этого напитка, который прояснял мысли. С ним лекарь мог разобраться в самых запутанных ситуациях. И вот теперь чашка кофе была ему просто жизненно необходима.
За окном послышался шум, и Симон вздрогнул. Что-то щелкнуло и заскрипело, словно медленно открылись ворота на ржавых петлях. Симон прокрался к двери, приоткрыл ее и выглянул на улицу. Снаружи никого не было. Он хотел уже вернуться к столу, но взгляд его скользнул вниз, и лекарь с ужасом уставился на свежие следы, которые вели по снегу к церкви. Он проследил их путь до самого портала.
Широкие створки были приоткрыты.
Симон выругался. Он похлопал себя по карману – ключ от церкви лежал на месте. Но как, черт побери?..
Он стал лихорадочно осматривать комнату в поисках пригодного оружия. Взгляд его упал на мясницкий нож возле очага. Симон схватился за холодную рукоять, взвесил клинок в руке и вышел на улицу.
Следы, несомненно, принадлежали крупному человеку. Они шли напрямую от аллеи к церкви. Бесшумно ступая по снегу и, словно саблю, держа перед собой нож, Симон пробрался к порталу. Снаружи тьма в церкви казалась непроницаемой. Лекарь собрал все свое мужество и вошел внутрь.
В глубине зала лежал никем нетронутый пастор. С распятия над алтарем истекающий кровью Иисус устремил на Симона полный упрека взгляд. В нишах по обе стороны стояли резные фигурки мучеников, скорченных в предсмертной агонии. То были воплощения замученных и жестоко убитых святых. Например, святой Себастьян слева от Симона, пронзенный шестью арбалетными болтами.
Строительные леса, что высились до самой галереи, покрывал иней. Симон шагнул вперед, и вдруг рядом кто-то громко сплюнул. Выставив перед собой нож, лекарь стал лихорадочно озираться и вглядываться в тени, которые отбрасывали на стены святые мученики.
– Убери нож, пока не порезался, лекарь, – раздался откуда-то голос. – И прекрати красться по церкви, как вор. Иначе повешу тебя за расхищение церковного имущества.
Голос, судя по всему, доносился откуда-то с галереи. Симон поднял взгляд и за обветшалой балюстрадой увидел высокого, закутанного в плащ человека. Он пыхтел длинной трубкой и временами выпускал облачка дыма. Лицо его заросло бородой, он поднял воротник и надвинул на лицо широкополую шляпу, так что виднелся лишь кончик огромного крючковатого носа, а из-под полей шляпы сияли живым блеском глаза, насмешливый взгляд которых устремлен был на Симона.
– Господи, Куизль! – облегченно воскликнул Симон. – Ну и нагнали же вы на меня страху!
– В следующий раз, когда будешь красться где-нибудь, наверх не забывай поглядывать, – проворчал палач и стал спускаться вниз. – Иначе убийца твой прыгнет тебе на хребет, и поминай как звали нашего ученого лекаря.
