Ранним утром в дверь палача постучали с такой силой, словно ему самому предстояла сегодня казнь. За окном еще стояла непроглядная тьма, только-только начинали кричать петухи, и Куизль лежал, прильнув к теплому и мягкому телу жены. Когда постучали в третий раз, заспанная Анна Мария повернулась к мужу, глаза ее засверкали.
– Кто бы там ни был, сверни ему шею, – проговорила она и снова уткнулась в подушку.
– Можешь на меня положиться.
Палач, закряхтев, поднялся с кровати и едва не скатился с лестницы, когда в дверь забарабанили в четвертый раз. В соседней комнате проснулись и заплакали близнецы.
– Иду уже! – прорычал палач.
Пока Куизль босиком и в одной лишь ночной рубашке спускался по ледяным ступенькам, он в очередной раз поклялся себе переломать нарушителю спокойствия пальцы в тисках. А может, еще и навтыкать щепок под ногти.
– Иду!
У Якоба за спиной была напряженная ночь. Сначала дети ужасно кашляли, и даже горячее молоко с медом не могло помочь. Когда Георг и Барбара наконец уснули, Куизль еще несколько часов ворочался в кровати и раздумывал о второй банде грабителей. Так, размышляя о таинственном четвертом разбойнике, он в конце концов и уснул. Затем только, чтобы не поспать, как ему показалось, и пяти минут, потому что в дверь принялся стучать этот дурак и разбудил его.
Задыхаясь от ярости, Куизль подошел к двери, откинул засов и распахнул дверь. И заревел на незваного гостя так, что тот едва не плюхнулся в снег позади себя.
– Что, дьявол тебя сожри, взбрело в твою тупую башку, чтобы посреди ночи…
Он слишком поздно осознал, что перед ним стоял первый бургомистр Карл Земер.
– Черт возьми… – пробормотал палач.
Бургомистр испуганно уставился на палача, который возвышался над ним на целую голову. Лицо у Земера побледнело, под глазами выделялись круги, а левая щека заметно распухла.
– Прости, что так рано, – прошептал он и показал на щеку. – Но я не мог больше терпеть. Боли…
Палач нахмурился и придержал дверь.
– Для начала зайдите.
Он провел бургомистра в дом, зажег от еще не остывших углей в очаге несколько лучин и закрепил их в подставке на столе.
В тусклом свете Карл Земер оглядел гостиную палача. Меч правосудия на стене, грубо сколоченные лавки, массивный исцарапанный стол, лесенка в углу. На столе лежали несколько раскрытых книг.
– Ты читаешь?.. – спросил бургомистр.
Палач кивнул.
– Это работа Диоскорида, старая книга, но если хочется узнать что-нибудь о травах, лучше ничего не найти. А это… – он поднял довольно новую на вид книгу, – Афанасий Кирхер. Проклятый иезуит. Но все, что пишет про чуму, выше всяких похвал! Вы знаете про него?
Бургомистр пожал плечами.
– Ну если быть честным… я в основном читаю отчеты.
Палач поджег трубку от одной из лучин и продолжил:
– Кирхер считает, что чума переносится крошечными крылатыми существами, которых он разглядел в так называемый микроскоп. Не испарениями из земли, или чего там еще выдумывают всякие шарлатаны, а маленькими, незаметными невооруженному глазу существами, которые перескакивают с человека на человека…
Задумчивые речи Куизля прервал детский плач. И жена принялась во весь голос кричать из верхних покоев.
– Что там, черт побери, происходит? – ругалась она. – Иди, нажирайся к Земеру, будь ты проклят, и дай детям поспать спокойно!
– Анна, – зашипел Куизль. – Это и есть Земер.
– Чего?
– К нам пришел бургомистр, и у него болит зуб.
– Зуб болит или что, будь он неладен, давайте там потише!
Дверь с грохотом захлопнулась. Палач повернулся к Земеру и закатил глаза.
– Бабы, – прошептал он, но так тихо, чтобы не услышала жена. Лицо его снова стало серьезным. – Так что вас ко мне привело?
– Моя супруга полагает, что ты единственный, кто сможет мне помочь, – ответил бургомистр и показал на распухшую щеку. – Зуб у меня болел всю неделю, и я терпел. Но сегодня ночью… – Он закрыл глаза. – Сделай так, чтобы они прекратились. Я заплачу любую цену.
– Что ж, посмотрим. – Куизль усадил бургомистра на одну из скамеек. – Откройте рот. – Посветил зажженной лучиной в глотку Земера. – Вон она, дрянь этакая, – пробормотал он. – Так больно?
Он тронул пальцем черный пенек глубоко во рту. Бургомистр дернулся и взвыл во весь голос.
– Тсс, – прошептал Куизль. – Помните о моей жене. Она шуток не понимает.
Он прошел в соседнюю каморку и вскоре вернулся с бутылочкой в руках.
– Что это? – промямлил бургомистр в полуобморочном состоянии.
– Гвоздичное масло. Облегчит боли.
Палач капнул немного на тряпку и приложил ее к больному зубу. Карл Земер облегченно выдохнул.
– И действительно, боль утихает… Что за волшебное средство!
Куизль ухмыльнулся.
– Я умею причинять страдания, но при этом могу их и облегчить. Все имеет свою цену. Вот, возьмите. – Он протянул бургомистру бутылочку. – Настой обойдется вам в один гульден.
Куизль налил водки в стакан и протянул бургомистру. Тот осушил его одним махом и с благодарностью принял второй.
Некоторое время двое мужчин молча сидели друг напротив друга. Потом Земер снова с любопытством оглядел комнату. Взгляд его замер на лесенке в углу.
– Завтра мы, судя по всему, начнем разбирательство над Шеллером, – сказал бургомистр и кивнул на лесенку. Теперь, избавленный от болей, даже в доме палача он чувствовал себя необычайно легко. – Потом через три дня можешь приступать.
Внезапно Земер вскочил в ярости.
– Эта проклятая вторая шайка! – Он хлопнул ладонью по столу, так что водка выплеснулась из стакана. – Если бы не она, я давно мог бы преспокойно отправить вино в Ландсберг и дальше. Швабы уже посохли без муската, а я не могу его до них довезти!
– Как знать. – Куизль наполнил еще один стакан для себя и сделал небольшой глоток.
Карл Земер изумленно уставился на палача.
– Что ты имеешь в виду? Не говори чепухи! До тех пор пока мы не выясним, кто выведывает наши тайные маршруты, на дорогах более чем опасно. Хочешь, чтобы я повторил судьбу Хольцхофера и остальных?
Куизль ухмыльнулся:
– Есть одна дорожка, про нее ни один грабитель не знает. На санях вполне себе можно проехать. К тому же первые несколько миль я мог бы вас сопровождать. Мы так и так в эти дни будем лес прочесывать.
– Сопровождать, значит? – бургомистр наморщил лоб. – И что я тебе должен за это?
Куизль одним глотком осушил стакан, словно в нем было молоко.
