Спускаясь со стула, я обратила внимание, что его ножки оставили следы в пыли – не говоря уже о моих собственных отпечатках.
Даже люди инспектора Хьюитта, детективы-сержанты Грейвс и Вулмер с первого взгляда в состоянии определить, что некто в туфлях размером с те, что носит Флавия, стоял на стуле на четырех ножках в этом самом месте и, вероятно, легко догадается, докуда я могла дотянуться.
У меня не было времени раздобыть свежую пыль, чтобы скрыть следы, поэтому оставался только один выход: наделать еще больше следов.
Так что я прошлась по комнате, повсюду оставляя отпечатки четырехногого стула и стараясь оставить как можно больше собственных следов.
Когда я закончила, «Ангелы» напоминали бальный зал, где исполняли танец подметальщиков.
Я была горда собой.
Пройдя половину пути по коридору со стулом в руках, я услышала голос:
– Что ты делаешь, Флавия?
Ундина. Она притаилась в маленьком закоулке, где когда-то собирали подносы с чаем к завтраку, и я ее не видела, пока она меня не обнаружила.
– Ты давно здесь? – спросила я. – Твоя мать знает, что ты шатаешься тут посреди ночи?
– Сейчас не середина ночи, – поправила меня она. – Уже утро, и Ибу давно встала. Кроме того, есть два вопроса, и Ибу всегда говорит: «Не отвечай вопросом на вопрос, если не хочешь выглядеть болваном».
Я бы с радостью удушила Ибу и ее дочь первой попавшейся под руку парой щипцов для орехов, но я контролировала себя.
– Ибу говорит, что сегодня день похорон твоей матери и что мы не должны говорить об этом, потому что это может причинить тебе глубокое расстройство.
– Ибу очень заботлива, – улыбнулась я, – можешь ей это передать.
Преисполненная надежды, я представила, как Ундина передает мои слова Лене и получает в ответ изрядную взбучку.
– Что ты делаешь со стулом? – спросила Ундина.
– Поливаю цветы, – ответила я, почти не думая. Иногда я бываю искусной вруньей – а иногда нет.
– Ха! – произнесла Ундина, уперев руки в боки.
– Давай беги, – сказала я ей, удивляясь, с каким удовольствием я это делаю. – У меня дела.
Что было чистой правдой. Я шла в библиотеку, чтобы выяснить значение слова, сказанного незнакомцем, но меня отвлекла Даффи неожиданным приездом Адама Сауэрби.
«Они с отцом старые друзья», – напомнила мне Даффи. Это правда, но зачем вдруг Адам сюда приехал? И почему сейчас? Он прибыл в качестве друга семьи отдать дань уважения Харриет или в качестве детектива?
Мне надо кое-что выяснить.
Но сначала – вернуться в библиотеку.
Как я и надеялась, сейчас библиотека была погружена во мрак. Даффи, должно быть, пошла спать вскоре после того, как я оставила ее, потому что «Утраченный рай» все еще лежал открытым обложкой вверх в том же положении, как я видела его прошлый раз, – верный признак того, в каком состоянии находится разум моей сестры.
Если бы я оставила книжку в подобном виде, она бы швырнула ее мне в лицо, сопроводив гневной лекцией о том, что она всегда именует «уважением к печатному слову».
Я точно знала, кто такой егерь, поскольку он когда-то был в Букшоу, правда, задолго до моего рождения, конечно же. Недавно Даффи зачитывала нам избранные абзацы из «Любовника леди Чаттерли», книги очень интересной, если вы увлекаетесь сельскими домами, но слишком полной сентиментальной чепухи.
Я включила маленькую настольную лампу и направилась прямо к Окфордскому словарю английского языка, «Святая святых», как его именует Даффи: двенадцать томов плюс приложение. Буква «Г» находилась в четвертом томе. Я достала его, раскрыла на коленях и провела пальцем по странице.
Гнусь…
Ага! Так вот откуда Даффи выудила это словечко!
«Флавия, ты безмозглая гнусь», – любила говаривать она.
Даффи – единственный человек из всех, кого я знаю, кто роется в Оксфордском словаре английского языка в поисках оскорблений, как другие копаются в поисках бриллиантов.
Ага, вот оно:
Гнездо – различного рода помещение или место, где животные выводят детенышей. Волчье гнездо, змеиное, соловьиное; гнездо осиное, шмелиное, фазанье…
Моя кровь внезапно заледенела.
Фазаны! Фазанье гнездо!
«Сэндвичи с фазаном», – слова Харриет на кинопленке.
«А вы, юная леди, тоже пристрастились к сэндвичам с фазаном?» – слова мистера Черчилля на полустанке Букшоу.
Но что это значит?
В моем мозгу заметались слова и нечеткие образы.
Я внезапно осознала, что должна выбраться из этого вечно мрачного дома, пойти туда, где я могу обдумать свои новые идеи – собственные, а не избитые мысли других людей.
Соберу-ка я завтрак.
Куда я отправлюсь? Не знаю.
Может быть, в голубятню на ферме «Голубятня». Грязная башня, тихая, если не считать голубиного воркования, представлялась заманчивым убежищем. Даже пара часов вдали даст мне возможность подумать, не беспокоясь об извозчиках.
Я вернусь, и останется еще полно времени, чтобы переодеться к похоронам.
21
Миссис Мюллет дернулась, когда я открыла дверь на кухню. По ее глазам я поняла, что она плакала.
– Миссис Мюллет, что вы тут делаете?
Ее голова наполовину поднялась от рук, лежащих на кухонном столе. Она выглядела так, будто не понимает, где находится.
– Нет, не вставайте. Я поставлю чайник и приготовлю вам чашечку хорошего чаю, – сказала я.
Пять секунд – и я уже хлопочу над расстроенной женщиной. Очень-очень странно.
Я похлопала ее по плечу, и как ни удивительно, она мне это позволила.
– Вы были здесь всю ночь?
Миссис Мюллет кивнула и так плотно сжала губы, что они побелели.
– Это чересчур для вас, – сказала я ей. – Вы слишком много работали. Даффи сказала, Адам Сауэрби приехал вчера вечером. Я постучусь к нему и попрошу отвезти вас домой.
– Он уже уехал, дорогуша. Несколько часов назад.
Адам уже уехал? Бессмысленно. Почему, он же только что прибыл?
Я замешкалась у раковины, возясь с чайником и пустив холодную воду, чтобы дать возможность миссис Мюллет утереть глаза и поправить волосы.
– Вы перетрудились, миссис Мюллет, – сказала я. – Должно быть, вы совсем замучились. Почему бы вам не подняться в мою комнату и не вздремнуть? Вас там никто не потревожит.
– Перетрудилась? – Внезапно ее голос стал холодным, как сталь. – Тут вы ошибаетесь, мисс Флавия. Я недостаточно потрудилась. В этом-то и проблема.
