– Тогда кто же?
Как бы я ни любила старого джентльмена, его уклончивость начала меня нервировать.
Почти не осознавая, что делает, доктор Киссинг поднес к губам сначала правый указательный палец, а потом левый.
Когда наконец он снова заговорил, его голос внезапно прозвучал старым, утомленным, и в первый раз за все время нашего знакомства я начала опасаться за его жизнь.
– Ты должна выяснить это сама, Флавия, – произнес он, и его голос был слабым и далеким, будто эхо от дуновения ветра. – Это ты тоже должна выяснить сама.
24
У восточного края декоративного озера меня встретил Дитер. Он был одет в черный костюм, производивший впечатление позаимствованного, потому что был ему немножко тесен.
– Вас все искали, – проинформировал он.
– Извините. Я нуждалась в продолжительной прогулке. Все – это кто?
– Ваш отец, тетушка Фелисити, Офелия и Дафна. – Дитер всегда настаивал на том, чтобы называть моих сестриц полными именами. – И миссис Мюллет.
Должна признать, что это и правда все, хотя втайне мне было приятно, что Доггер не интересовался моим местонахождением.
– Откуда вы знали, в какой стороне меня искать?
– Мистер Таллис и мистер Сауэрби сказали, что вы ушли в сторону Изгородей.
– Мистер Таллис и мистер Сауэрби – парочка чертовых деревенских сплетников!
Дитер рассмеялся. В обществе Дитера я могу быть самой собой, не опасаясь, что меня начнут поправлять, наказывать или донесут на меня.
– Что вы думаете о «Голубом призраке»? Тристрам катал меня сегодня утром. Вы не ревнуете?
Пилот люфтваффе, во время войны Дитер был сбит неподалеку от Бишоп-Лейси и, оказавшись в плену, вынужден работать на ферме Ингльби. Когда война закончилась, он решил остаться в Англии и теперь, шесть лет спустя, был помолвлен с моей сестрицей Фели. Если подумать, мир – очень странная и забавная штука.
– Прекрасный самолет, – признал он. – Но нет, я не ревную. Я свое отлетал.
– Как Фели, справляется? – Я редко о ней вспоминала в последнее время.
– Не ест, не спит. Думает только о музыке для похорон вашей матери.
– Бедолага вы, – пошутила я.
– Вы бы поговорили с ней, мисс Флавия. Это была бы такая любезность с вашей стороны.
Я? Поговорить с Фели? Что за нелепая мысль!
– Она вас уважает. Она вечно говорит о «моей замечательной сестренке».
– Ха! – В состоянии ошеломления я не слишком красноречива.
Уважает меня? Не могу поверить. Фели скорее сожрет лягушек под взбитыми сливками, чем прислушается хоть к чему-то, что я скажу.
Однако я не хотела потерять удобную возможность.
– Посмотрим, что можно сделать, – добавила я. – Мне казалось, что вы захотите сами ее утешить.
– Она нуждается не в утешении, – сказал Дитер, – а в женском плече. Вы понимаете, что я имею в виду?
Что ж, женское плечо – это женское плечо. Что тут непонятного.
Я кивнула.
– Но это будет нелегко, – не смогла сдержаться я.
– Да, – согласился Дитер. – Думаю, она ощущает утрату матери острее, чем…
– Чем мы с Даффи? – перебила я.
Дитер не стал отрицать.
– Она больше помнит, чем вы с Дафной, – ответил он. – Ей есть, по чему скорбеть.
Дитер попал точно в цель. Это один из поводов, почему я терпеть не могу свою сестрицу – хотя если остановиться и поразмыслить, то ревную я, не она.
– Бедняжка Фели, – произнесла я и умолкла.
– Ей будет лучше, когда мы поженимся, – продолжил Дитер. – Тогда она сможет уехать из Букшоу. Там так много призраков.
Призраков? Я никогда не размышляла об этом в таком ключе. Любой действительно уважающий себя призрак скорее умрет, чем поселится в Букшоу.
И я призадумалась. Когда мертвецы умирают, они возвращаются к жизни? Именно об этом воскрешение – о смерти мертвых?
Хотя я потерпела неудачу в своей попытке воскресить Харриет и вернуть ее в лоно семьи, меня вряд ли можно винить за это. Мой эксперимент прервали люди из министерства внутренних дел, и я знаю, что второго шанса у меня не будет. Харриет похоронят, и на этом все закончится.
Как печально, что мы так и не узнаем друг друга.
Это не просто печально, это, черт побери, ужасно.
Мы ненадолго остановились у угла стены из красного кирпича, окружавшей огород.
– Выше нос, – сказала я и, произнося эти слова, осознала, что примерно то же самое сказала Даффи. – Как поживают ваши учительские планы?
Больше всего в жизни, за исключением разве что руки моей сестрицы, Дитер хочет преподавать в Англии английскую литературу. Он с детства является преданным поклонником сестер Бронте и рвется поделиться своим энтузиазмом в классной комнате.
Он сразу же просиял.
– Вы умеете хранить тайны? – спросил он.
Я чуть не рассмеялась ему прямо в лицо. Из миллиардов людей, когда-либо топтавших лицо планеты Земля, никто – ни единый! – не умел так хорошо держать рот на замке, как Флавия де Люс.
Я перекрестила сердце и губы и сделала двумя пальцами знак победы.
– Клянусь на крови, – сказала я. Это клятва, известная немногим.
– Ваш отец замолвил за меня словечко в Грейминстере. Я должен начать преподавать там осенью.
Я обняла его. Не смогла удержаться. Я знала, что во время Пасхи Дитер уезжал на какое-то загадочное собеседование, но ничего больше не слышала.
– Яруууу! – прокричала я. – Замечательно! Поздравляю, Дитер!
– Но держи это при себе. Мы не хотим объявлять об этом до похорон.
Я сразу же обратила внимание на словечко «мы».
Я снова обняла его.
– Эй, мистер! Не бойтесь. Ваш секрет в безопасности.
Дитер одарил меня широкой улыбкой и предложил руку.
– Пойдемте? – предложил он. – Я объявлю всем, что вы нашлись.
Несмотря на чудесную погоду, внутри дома ощущалась зябкость, которую я не могла легко объяснить. Как будто мир вступил в новый ледниковый период: перемена, которая застала всех врасплох, погрузив в некую разновидность летаргии.
В вестибюле последние гости, пришедшие попрощаться с Харриет, потрясенно смотрели друг на друга, как будто внезапно потеряли способность узнавать своих соседей.
Царила неловкая тишина, прерываемая только шарканьем туфель по черно-белому мрамору и сдавленными всхлипываниями женщины, которую я никогда раньше не видела.
