– Увидишь, – ответила она.
Ненавижу, когда люди так говорят.
Миновав половину Висто, я с трудом держалась с ней вровень. Я поняла, что для пожилой леди тетушка Фелисити на удивление в хорошей форме.
«Голубой призрак» все еще стоял там, где я видела его в последний раз, но Тристрама Таллиса нигде не было видно. И Адама Сауэрби тоже.
– Залезай, – скомандовала тетушка Фелисити.
Я забралась на крыло и уселась на переднее сиденье. Недолго думая, тетушка Фелисити зашла за нос аэроплана и несколько раз с удивительной силой толкнула пропеллер.
– Заводи! – прокричала она.
Я видела в кино, как это делается, но никогда не имела возможности попробовать сама.
Тетушка Фелисити еще раз хорошенько дернула пропеллер, и, точно как утром, он превратился в ревущий круг.
Что бы Тристрам ни делал с неработающей свечой зажигания, он, должно быть, решил проблему. Двигатель работал с гладким равномерным шумом, как будто подпрыгивая от радостного нетерпения.
Тетушка Фелисити забралась в задний отсек, и педали и рычаг передо мной начали двигаться словно сами по себе.
Воздушный дроссель сбросил заслонку, и мы тронулись с места.
Висто превратилось в размытое пятно. Букшоу медленно вращался в отдалении, как будто это он находится на вертушке, а мы стоим на месте.
А потом земля упала вниз, и второй раз в своей жизни я полетела.
«Голубого призрака» бросило в сторону и дернуло, когда рычаг передо мной двинулся в своем гнезде.
Тетушка Фелисити пыталась привлечь мое внимание.
Я повернула голову и сумела лишь мельком ее увидеть. Она тыкала костлявым пальцем в летный шлем, который, должно быть, выкопала в недрах кабины, и явно давала мне понять, чтобы я сделала то же самое.
Я полезла под сиденье и, как и следовало ожидать, там нашелся такой же шлем.
Теперь рычаг снова задергался, обернувшись, я увидела, что тетушка Фелисити машет концом резинового шланга. Она приложила его к уху, потом ко рту и снова к уху.
Сначала я подумала было, что она хочет меня развлечь: что она копирует обложку какого-нибудь журнала, специализирующегося на сенсациях, вроде «Захватывающих историй», где пилот на высоте в пять тысяч футов борется с боа-констриктором, которого спрятал в кабине гнусный злодей, пока до меня не дошло, что рядом со мной есть такая же штука и тетушка Фелисити хочет, чтобы я ею воспользовалась, для того чтобы слушать и говорить.
Я кивнула и поднесла желтую трубку к слуховому отверстию шлема.
Рычаг снова задергался, словно в припадке эпилепсии. Тетушка Фелисити указывала на свое ухо, и я сразу же поняла, чего она хочет. Сбоку в моем шлеме есть гнездо, куда нужно вставить трубку. Я воткнула ее, повернула, и внезапно в моих ушах послышался голос тетушки Фелисити.
– Ты меня слышишь? – спросила она.
Я подняла вверх большие пальцы – этот жест казался мне очень уместным в данных обстоятельствах.
– Хорошо, – произнесла она. – Теперь слушай. У нас совсем мало времени, а то, что я тебе скажу, – чрезвычайно важно. Поняла?
Я еще три раза показала ей большие пальцы для пущего эффекта, и она повернула «Голубого призрака» на запад.
Под крыльями самолета в лучах солнца распростерся Букшоу – сонный мираж из зеленых полей, сказочное королевство в миниатюре. С этой точки обзора не было видно черной линии, проведенной в вестибюле и разделяющей поместье на два лагеря, и не ощущался холод, с недавних пор охвативший дом.
Или этот холод всегда присутствовал, но я только недавно научилась его замечать?
– Осмотрись хорошенько, Флавия, – говорил металлический голос тетушки Фелисити. – Может, ты никогда больше это не увидишь.
Мы зависли в воздухе вдвоем примерно в миле от той особенной части Англии, которая принадлежала нам. Завтра после похорон она, скорее всего, достанется кому-то другому.
Даже если завещание Харриет решит юридические сложности отца, у нас все равно нет денег. Букшоу стал тягостной ношей, которую мы больше не можем нести.
Словно Атлас, которого заставили держать на плечах небесный свод и стеречь золотые яблоки вместе со своими дочерьми Гесперидами, отец вряд ли сможет найти в себе силы снова взвалить на себя такую ношу.
В мифах тот, кто охотно брал на свои плечи тяжесть земли, был обречен держать ее вечно: безысходное проклятье.
– Все это принадлежало твоей матери, – рассказывала тетушка Фелисити в слуховую трубу, ей приходилось кричать, чтобы перекрыть рев двигателя, и ее голос прорывался ко мне пулеметными очередями. – Она так любила эти места. Ничто не могло быть для нее более ценным… чем дом и семья… Харриет уехала, только потому что у нее не было выбора. Это был… вопрос жизни и смерти. Не твоей или моей… но Англии… Понимаешь?
Я кивнула и посмотрела на Англию, проносившуюся под нашими крыльями.
– Твой отец уже попал в плен к японцам… Но мать еще не знала об этом… когда вызвалась отправиться на задание… которое она одна могла успешно выполнить. Она была… в отчаянии от того, что ей пришлось предоставить троих детей заботам чужих людей.
Слова тетушки Фелисити внезапно вызвали почти забытые воспоминания о том, как меня кормят и одевают незнакомцы – череда несостоявшихся нянь и гувернанток, никто из которых, как я впоследствии узнала, не был Мэри Поппинс.
– Но твоя мать знала о своем долге, – продолжила тетушка Фелисити. – Она была де Люс… и на кону стояло существование Англии.
К юго-западу позади и под нами в легком тумане исчезал полустанок Букшоу, и я припомнила слова, сказанные моему отцу мистером Черчиллем:
«Она была Англией», – произнес он.
«Она была большим, премьер-министр», – ответил отец.
Только сейчас я начала понимать, насколько большим.
Харриет вызвалась исполнить задание, о котором доктор Киссинг рассказал мне в виде сказки: вернуть домой предателя, который продал себя и Англию японскому императору.
– Под прикрытием дипломатической неприкосновенности она прибыла в Сингапур, – продолжила тетушка Фелисити, прервав мои размышления, – где, без ее ведома… твоего отца прикрепили к «Дальневосточному объединенному бюро». Но не успела она об этом узнать… как он попал в плен к японцам – на Рождество! – и оказался с горсткой своих людей в тюрьме «Чанги».
Голос тетушки Фелисити странно звучал в моих ушах, превращенный слуховой трубкой в жужжание насекомого. Но ее слова были достаточно ясными. Отец попал в тюрьму, и, вероятно, то же могло случиться и с Харриет.
– В этот критический момент… японцы продолжали вести двойную игру. С одной стороны, они посадили в тюрьму твоего отца… с другой – пытались демонстрировать… что они хозяева мира. Они даже устроили твоей матери экскурсию по тюрьме… «Чанги»… показать британских офицеров, которых они держали в плену. Она должна была рассказать об этом в Лондоне… чтобы военное министерство тут же капитулировало. Так они думали. Глупцы!
