В дверь постучали. Это был Вольдемар. В безукоризненно отглаженном кителе он представлял собой воплощение надежности полицейского департамента. Каждый, кто смотрел на него, невольно задумывался о мощи государственной машины, которая без особого напряжения может стереть в муку самую твердую человеческую кость.
В этот час он обычно приносил корреспонденцию.
— Давайте сюда, — распорядился Аристов, хмуро посмотрев на адъютанта, находясь еще под впечатлением состоявшегося разговора.
Вольдемар положил пачку конвертов на край стола и вышел, неслышно прикрыв за собой дверь.
Внимание Аристова привлек темно-синий конверт. Внутри было что-то плотное, скорее всего картон. Обратного адреса не было. На конверте аккуратно выписаны его фамилия и звание. Подобные письма приносил курьер, и с ними полагалось знакомиться в первую очередь.
Аристов надорвал край конверта и вытряхнул из него содержимое. На стол упало несколько фотографий. Он взял одну из них. На ней был запечатлен крепкий мужчина в дорогом английском костюме. Боже! К лицу Аристова прилила кровь. В статном импозантном мужчине он узнал себя. Все бы ничего, если б не место, где был произведен снимок — у одного из самых приметных и дорогих борделей Москвы, находящегося под попечительством мадам Жозефины, в прошлом популярной шансонетки.
Конечно, подобное пребывание у столь известного заведения можно объяснить профессиональной необходимостью. Но уже следующая фотография должна была развеять все сомнения по поводу его нахождения в гнуснейшем притоне: он держал на коленях жрицу любви, и, судя по его довольной физиономии, такая близость доставляла ему немалое наслаждение. Даже этот эпизод можно было списать на невинную шутку «его сиятельства», если бы не одна маленькая деталь: Григорий Васильевич в этот раз находился при всем параде, даже аксельбанты пышными золотыми гроздьями свешивались через плечо, в то время как жрица любви предстала только в Евином наряде.
Самое обидное заключалось в том, что он толком так и не смог вспомнить, когда был сделан этот снимок. Подобных эпизодов в его жизни набиралось такое изрядное количество, что они смешались в его памяти в огромный спутанный клубок. Не исключено, что запечатленный момент имел место после крупной карточной игры, когда ему удалось сорвать немалый банк, и под впечатлением переполнявших его эмоций он нагрянул к своей старинной приятельнице мадам Жозефине. Может быть, подобный казус произошел после встречи государя императора, когда ему следовало явиться при параде и орденах. А немного позже, изрядно устав от великосветской официальности, он решил устроить себе разрядочку в одном из известнейших в Москве домов терпимости; благо женщины там мягкие и очень понимающие.
Третья фотография представляла логичное завершение предыдущих. Григорий Васильевич теперь уже был в исподнем и тискал на широкой кровати прелестное создание лет восемнадцати. Физиономия его при этом почему-то имела страдальческое выражение, но Аристов совершенно точно знал, что это были не муки совести.
Григорий Васильевич без труда понял, как были сделаны эти фотографии: в стене смежной комнаты было просверлено отверстие, оттуда за всеми его постельными чудачествами подглядывал объектив фотоаппарата.
Фотографии вполне могли оказаться на столе у господина Ракитова, и тогда директор департамента полиции получит более полное представление о всех пороках своего подчиненного.
Это крах!
Конец не только его карьере, но, что самое страшное, и репутации. Для него будет закрыт вход во все салоны Москвы. И самое большее, на что он может рассчитывать, так это на участие какой-нибудь перезрелой мещанки с Малой Дмитровки.
Зазвонил телефон. Оттого что звонок прозвенел неожиданно, он показался особенно громким.
— Слушаю!
— Вы получили почту, ваше сиятельство?
Аристов, стараясь подавить бешенство, произнес:
— Что вам угодно, сударь?
— Разве я вам не сказал?
В голосе незнакомца послышались нотки разочарования.
— Я вас не понимаю.
— Боже мой, со мной частенько такое случается. Я просто хотел поинтересоваться, как вам понравились фотографии. Считайте, что это мой подарок. И не надо благодарить меня!
Аристов надолго замолчал.
— Так… значит, это ваших рук дело? И что вы от меня хотите?
— Смею вам заметить, Григорий Васильевич, что вы человек не без способностей, и мне верится, что через некоторое время вы сможете возглавить даже департамент. А это немалая карьера! Свои блестящие перспективы вы можете разрушить одним необдуманным решением.
— Мне нужно все взвесить. — Голос Аристов заметно дрогнул.
— У вас для этого совершенно нет времени. Решайтесь, сегодня вечером Парамон должен быть на свободе.
— Вы слишком категоричны. А потом, как вы себе это представляете, взял да отпустил? Распахнуть перед ним ворота и сказать, что вы свободны, уважаемый Парамон Миронович, дескать, ошибочка случилась.
— Вам не нужно будет ничего объяснять. Насколько мне известно, Парамона и еще нескольких человек собираются переводить по этапу завтра вечером в Емельяновскую крепость.
— Однако, у вас информаторы. Вы и об этом знаете?
— Разумеется. Так вот, у меня к вам имеется единственная просьба — пускай руки у него будут свободны от кандалов.
— Хорошо, я согласен, — наконец выдавил из себя Аристов, понимая, что все равно беседовать с хозяином Хитрова рынка ему уже не о чем.
Глава 25
Проводить Парамона Мироновича вышел сам начальник тюрьмы. Он дружески хлопнул сидельца по плечу и по-приятельски пожелал:
— Ты бы уж не пропадал, Парамон Миронович, а то без тебя здесь такая скукотища, словечком перемолвиться не с кем. Перевелись нынче умники. Считай, на всю тюрьму только два порядочных человека — ты да я. Вот глянь на них, — начальник тюрьмы показал пальцем на жандармов, которые смиренно стояли рядом и дожидались распоряжений начальства. — Какие физиономии скучнющие! Глядя на эти образины, у меня только изжога обостряется. Ну посмотри ты на этого усатого, — он просверлил пальцем грудь парня, стоящего рядом. Вид у него и в самом деле был печальный, как будто бы он только что вернулся с кладбища, похоронив зараз всю ближнюю и дальнюю родню!
Парень, услышав голос начальника тюрьмы, улыбнулся. Однако получилось очень кисловато.
— Видишь, какая образина. Вот такими мне приходится распоряжаться. Так что, Парамоша, не забывай нас, как говорится, заглядывай.
— Как же возможно позабыть такой трогательный прием, ваше благородие. Постараюсь непременно попасть к вам вновь. Вот сейчас выйду за ворота да кирпичиком по макушке кого-нибудь и приголублю. А там, глядишь, меня снова сюда завернут вместе с другими мазуриками. Хе-хе-хе!
— Ладно, полно, Парамон Миронович, все шуткуешь.
