Один из падших ангелов обругался матерно и щедро плеснул на каменку ковш воды. Печная галька недовольно и мелко затрещала, обдав помещение густым паром.
— Ах, хороша! Ах, жарка! — восторгались мужики.
Обжигающий пар грозился сварить лицо, испепелить волосы, свернуть уши. Аристов крепился, как мог, хотя понимал, что еще пара минут подобного мужества, и он свалится на мокрый пол парной бездыханным.
— Я, братцы, пойду, — смущенно произнес Григорий Васильевич, — уж больно горячо стало.
Его дожидался ковшик с остывшей водой и неряшливый обмылок. Вещей не было. Рядом усердно, с суровым сосредоточенным видом натирал мочало детина лет тридцати.
— Послушайте, любезнейший, — обратился Аристов к мужчине. — Вы, случайно, не заметили, кто подходил к моему месту? А то, знаете ли, неловкость вышла, вещички-то мои пропали.
Чернобородый дядька оторвал взгляд от намыленной мочалки. Хмуро оценил рыхловатую фигуру Григория Васильевича и, мгновенно определив его в мещанское сословие, наставительно произнес:
— Это тебе, мил человек, не со склянками разными возиться. Как-никак в баню пришел. Здесь за своими вещичками в оба глаза приглядывать нужно. — И с унылым видом, как если бы это была нелюбимая работа, принялся натирать мочало.
Чертыхнувшись разок, Аристов побрел в парную. Пар за это время успел уже рассеяться. В противоположном конце мыленки он заметил контуры двух людей. Они проступали через пар, словно души грешников в преисподней. Присмотревшись, Григорий Васильевич определил, что на этот раз жаром наслаждались другие. Он отметил еще одну странную особенность — вещей поубавилось, на тоненькой веревочке под самым потолком висели пара черных носков и еще что-то кружевное, темно-желтого цвета, напоминающее старушечий пеньюар.
Аристов сел на одну из лавок. Пар сгустился. Некоторое время глаза привыкали к нему, а когда очертания сделались отчетливыми, он заглянул под лестницу: в обыкновенном банном тазу лежала цветастая косоворотка и брюки; в самом углу мыленки он рассмотрел сброшенные в кучу вещи, среди которых темным пятном выделялись пиджак и толстый свитер. Комбинация была нехитрой: банные воры плескали на раскаленную печь воду, а когда от жары невозможно было усидеть и посетители, кряхтя, покидали парную, они в спешке срывали постиранное белье и прятали его в укромных уголках. За краденым воры приходили перед самым закрытием: упаковав вещички в чемодан и любезно раскланявшись с банщиками, смиренно удалялись.
Дверь отворилась, и, загораживая узенький проем, в парную вошел толстый человек. Наверняка из-за огромного живота, выпиравшего на аршин, он не видел собственных ног. В руках он держал небольшой стеклянный флакон. Взболтнув его одним движением, толстяк выплеснул содержимое на раскаленные камни. В нос ударил приторно-сладкий запах. Жар усилился, и Аристов стал подумывать о том, что если он сейчас не встанет с лавки, то живьем поджарится на раскаленных досках.
Выдержки генералу хватило еще секунд на пятнадцать: скрывая удивление, он с интересом наблюдал за лицом толстяка, излучавшим в этот момент ликование, а потом, стараясь не перейти на бег, удалился из парной.
Чернобородый уже ушел, оставив после себя целый слой мыльной пены. Аристов старательно сполоснул лавку, только после этого отважился присесть. Мылся генерал долго, по нескольку раз натирал тело мочалкой, а когда понял, что при следующем малейшем усилии лишится кожи, прекратил самоистязание.
В зале было светло. Тело отдыхало. Аристов прошлепал к банщику, отцепил с кисти номерок и, протягивая его, проговорил:
— Отопри-ка мой ящичек, любезнейший.
Банщик лениво взял номерок, достал из шкафа нужный ключ, после чего неторопливо и с достоинством, каким отличаются все банщики мира, направился к шкафу. Два раза уверенно повернул в замке ключ и распахнул дощатую дверцу, после чего, почти торжественно, объявил:
— Прошу, сударь!
Григорий Васильевич заглянул в шкаф, озадаченно почесал пятерней багровую шею и сдержанно поинтересовался:
— Чьи это вещички, любезнейший?
Банщик согнулся в вопросительный знак, хмурым взглядом осмотрел рыхловатую фигуру посетителя и, осознав, что перед ним заурядный мещанин, попытался напустить страху:
— Ваши! Чьи же еще?! Или вы думаете, что в баню в соболях явились?! Одевайтесь!
Клиент не выглядел обескураженным, он весело посмотрел на банщика и восхищенно произнес:
— Вот дает! Я в брюках пришел, каждая штанина которых по сто рублей стоит. А он ведь рвань подсовывает. Вот признайся, любезнейший, и не стыдно тебе честной народ дурить?
— Какие штаны?! Какие сто рублей?! — грозно рычал банщик. Казалось, еще немного, и он наконец распрямится в восклицательный знак. Но плечи по-прежнему оставались сутулыми, а следовательно, на банщика продолжал давить груз ответственности.
— Голубчик, а те самые, в которых я пришел. Не надевать же мне эти завшивленные портки! Неприятно-с, смею вас уверить. Как-никак после бани иду, — миролюбиво настаивал Григорий Васильевич.
— Послушай, сударь, в мое дежурство воровства не случается. Я за всем этим делом лично присматриваю. Если ты будешь такой настойчивый, так полотеры тебя взашей нагишом вытолкают.
— Эко дает! — беззаботно удивился Григорий Васильевич. — А ты хоть знаешь-то, с кем разговариваешь?
— И с кем же? — презрительно сощурился банщик.
— С генералом!
Банщик, прищурившись, посмотрел на бородатого мужчину, для которого больше подошел бы сюртук с заляпанными чернилами рукавами, нежели генеральские лампасы, и, не скрывая ехидства, произнес:
— Виданное ли дело… генерал! Да через меня за день не одна дюжина таких генералов пробегает, а один, ваше высокоблагородие, у самого входа нагишом торчит, — показал он взглядом на привязанного к колонне банного вора.
— А ты, голубчик, не без юмора, — расхохотался Григорий Васильевич. — А я ведь не просто генерал, разлюбезнейший. Я ведь генерал Аристов. Слыхал о таком?.. Что с тобой, милок, да ты, никак, посерел? Уж не заболел ли ты, часом? — участливо поинтересовался его сиятельство, заглядывая банщику в лицо. — Если приболел малость, так ты в баньку непременно сходи. Очень полезная вещь, рекомендую.
— Ваше высокоблагородие… извините… не признал. Как же вы здесь-то оказались?
— А ты думаешь, генералы только в номера ходят? — добродушно поинтересовался Григорий Васильевич. — Меня, братец, тоже к народу тянет. А потом я чистоту очень люблю.
— Что же вы, господин Аристов, не предупредили нас! Мы бы вас встретили так, как подобает вашему чину. А потом у нас ведь еще и отдельные номера имеются.
— Ну что ты, что ты, голубчик! — отмахнулся обеими руками Григорий Васильевич. — Не стоит труда. Мне бы свои штаны отыскать. — Генерал заглянул в распахнутый шкафчик и добавил: — Да вот еще ботинки не помешало бы. Они хоть и не особенно новые, но ведь я к ним привык. А то придется покупать другие, а ведь это определенные денежные издержки. А сами понимаете, я человек государственный и лишних денег у меня просто не бывает.
