За дверью что-то зашуршало. Наверняка Мамай переминался с ноги на ногу в ожидании распоряжений.
— У меня есть определенные рекомендации в уголовном мире. Вы можете справиться обо мне на Сухаревке, где я…
Савелий нервно поднялся:
— Молодой человек, ваша настойчивость уже начинает мне немного надоедать. Я сказал вам, что вы явились не по адресу, и прошу вас оставить мой дом.
Гость неторопливо поднялся.
— Жаль, что так получается. — Он достал из кармана блокнот, что-то черкнул на нем ручкой и протянул Родионову. Савелий не шелохнулся. Молодой человек неопределенно пожал плечами. — Меня зовут Злобин Филимон Панкратович. Здесь я написал, к кому следует обратиться на Сухаревской… Там все подтвердят. — Он положил листок бумаги на стол и направился к двери, добавив: — Очень прошу вас, Савелий Николаевич, не выбрасывайте сразу эту записочку. Ознакомьтесь, пожалуйста, может быть, я вам и пригожусь. — И бережно прикрыл за собой дверь.
Через минуту в комнату вошел Мамай.
— Слыхал, о чем речь? — коротко поинтересовался Савелий.
— Слыхал, хозяин, — потоптался у порога Мамай. Держался он всегда скромно, и, глядя на него, трудно было поверить, что на тобольской каторге его слову, словно апостольской проповеди, внимали многие тысячи каторжан.
— Бумажечку эту ты со стола подбери да проверь, действительно ли он тот самый, за кого себя выдает.
— Сделаем, хозяин. Москва — город небольшой. А Сухаревку я хорошо знаю. Тамошний хозяин мой большой приятель, тоже татарин, из мешар, — рассудительно отвечал Мамай.
— Это, случаем, не тот, что на каторге у тебя в рабах ходил? — смеясь, спросил Савелий.
Мамай внимательно посмотрел на Савелия:
— Хм… А-я то думал, что вы, хозяин, только сейфами интересуетесь. Не думал я, что вы и об этом знаете. Верно, он самый и есть. Проигрался он как-то в «три листика» одному храпу, а расплачиваться нечем, вот и заложил свою жизнь. А я потом перекупил, земляк все-таки, а такое на каторге очень ценится. Вот он и ходил в рабах у меня два года. А потом я его на свободу выпустил.
— А сразу нельзя было?
— Нельзя. Меня бы никто не понял, а его бы самого перышком продырявили. Так что он и по сей день у меня в должниках ходит.
— Это значительно упрощает дело, — согласился Савелий. — На Моховую заходил?
— Заходил, хозяин, — слегка качнул головой Мамай. — После вас туда один человек наведывался. Все у хозяйки расспрашивал, что да как. На обыкновенного филера не очень похож, — убежденно заметил татарин. — У тех взгляд всегда затравленный. Скорее всего, из опытных ищеек. Все носом крутил, как заправская овчарка. Вы бы, хозяин, побереглись, еще ненароком и повязать могут. Что-то уж больно рядом они стали шастать.
— Ладно, Мамай, не переживай, как-нибудь образуется.
Глава 37
У Григория Васильевича Аристова случилась крупная неприятность. Не далее как пару дней назад была ограблена лавка с немецким сукном на Новинском бульваре. Хозяин — купец первой гильдии Скоробогатов — пожаловался самому генерал-губернатору. И князь, находившийся с купцом в приятельских отношениях, обещал разыскать вора немедленно.
Шутить со Скоробогатовым было не с руки. Сам он принадлежал к уважаемому и богатому роду староверов, которые, объединившись, могли поставить на голодный паек Белокаменную. Купец Скоробогатов обладал богатейшей мошной, и на его пожертвования существовало десятка два храмов. Трудно представить, что будет, если к сочувствующим примкнут и остальные влиятельные семейства староверов. Благодаря природному упрямству и деньгам они способны преодолеть любую преграду, и тогда он вылетит со своего кресла, словно пробка из разогретой бутылки шампанского.
Уже через час генерал Аристов беседовал со своим агентом на одной из конспиративных квартир и велел ему установить в кратчайшие сроки главного виновника своих неприятностей. Каково же было его удивление, когда агент признался, что знает не только кто обокрал купца, но и где вор прячет товар.
— Только ты бы, господин начальник, денежку добавил, — посмотрел он в глаза генералу с преданностью старой собаки. — А то на двадцать пять рубликов уж больно скудненько жить.
Достав кожаное портмоне, Аристов уверенно отсчитал пять красненьких и протянул их агенту:
— Вот тебе, сударь, а теперь изволь.
Довольно хмыкнув, агент упрятал полсотни рублей в карманы брюк и поведал нехитрую историю о том, что краденое сукно обнаружилось на Сухаревке. Но самое удивительное заключалось в том, что инициатором кражи был пристав Старосельской части Федор Копылов. Дело усугублялось тем, что Аристов некогда сам выдвинул его на эту должность в качестве хорошего исполнителя. И вот сейчас следовало упечь его на каторгу, да так деликатно, чтобы никто не вспомнил о его прежнем покровителе.
Само собой разумеется, что придется обратиться за помощью к Скоробогатову. А староверы, как известно, не только очень упрямый народ, но и великодушный. Так что если удастся подыскать для них доброе слово, то можно рассчитывать, что широкой огласки дело не получит.
Два раза в неделю Григорий Васильевич встречался с агентом Голицыным. Князь охотно пересказывал последние светские новости, так что генерал не только знал, кто кому должен, но и был прекрасно осведомлен о самых интимных сторонах закулисной жизни высшего света. И, встречаясь в салоне у мадам Гагариной с князем Одоевским, он тепло пожимал руку семидесятилетнему старцу, думая о том, что его молодая и прехорошенькая супруга будет коротать вечерок в обществе веселого черноусого поручика. А беседуя с очаровательной графиней Дубровской, он всегда помнил, что в прошлом году она сделала подпольный аборт у известного хирурга Вайнберга. И что самое любопытное, согрешила она не с красавцем аристократом, при виде которого падает без чувств половина барышень Москвы, а с обыкновенным кучером.
Но Аристова интересовал Савелий Родионов. Ему любопытна была любая мелочь в его поведении: как он играл, деньгами какого достоинства расплачивался, что было написано на его лице, когда он проигрывал большую сумму, и каков круг его знакомых.
Однако его поведение было безупречным: даже проиграв пятьдесят тысяч за одну игру, он не швырял хрусталя в окно, не заламывал в ужасе руки, а поступал всегда достойно — улыбался более счастливому сопернику и непременно поздравлял с победой.
Голицын, по заданию Аристова, даже пытался завести с ним знакомство. Но ему удалось лишь однажды сесть рядом с ним во время банкета.
Аристов поморщился, услышав такое откровение. Родионов не так прост, это ясно, и самое большое, на что может рассчитывать Голицын, так это перемолвиться со знаменитым медвежатником парой ничего не значащих фраз.
Проводив Голицына, генерал позволил себе расслабиться. Достал из шкафа графин, налил из него в стопку водки и огромными кусками нарезал свежей жирной селедки. Закуска самая что ни на есть обыкновенная. Такую предпочитает в трактирах многочисленное сословие купцов. Мужицкая закусь, ничего не скажешь! Это не медальон о-филе, который начинает таять во рту, едва попав на язык; не изысканный балык, что охотно поедается за княжескими столами. Подобную страстишку к соленой селедочке стоит скрывать точно так же, как худородные корни. Сейчас он испытывал почти физическое удовольствие, записав в штат своих осведомителей потомственного князя. И помыкал им теперь Аристов точно так же, как некогда предки Голицына крепостными крестьянами, из которых Аристов происходил. Ошибаетесь, господа, крапивка — она тоже полезная. Особенно по весне, когда, взрыхлив землю, пробирается к первому солнышку и жжет так ядрено, что даже двенадцатихвостовый кнут выглядит вдовушкиной лаской. А еще можно ошпарить ее доброй водичкой, нашинковать мелко да бросить потом в крутой кипяток. А затем отведать со сметанкой. Лучшего супчика придумать трудно.
