Но он все равно, невзирая на свое одиночество, настырно выметал, мыл, шпаклевал, подкрашивал, обставлял свой домик из двух маленьких комнаток и кухни. Что-то притащил из городской квартиры, решив, что там он теперь крайне редко станет появляться. Ему нравилось жить в этой почти необитаемой деревеньке. Нравилось слушать тишину, засыпать под лягушачий хор ночами. Вдыхать полной грудью отфильтрованный вековыми елями воздух. Нравилось все, кроме того, что рядом с ним не было Светланы, с которой они вместе мечтали об этом доме.
Он тосковал по ней. Сильно тосковал. И даже осунулся, как заметил недавно Иван Митрофанович.
– У тебя, парень, нет ни одной причины для тоски, – укорил он его однажды. – Не было в твоей жизни таких испытаний, слава богу, из-за которых ты так угнетал бы себя недобрыми мыслями. Ты вон на них глянь! Сколько бед на их долю выпало, и то жить учатся. Хорошо, счастливо учатся жить.
Он кивал на внука и Сергея, не выпускавших последние месяцы рабочих инструментов из рук. Расчистили дедов огород, засадив его всем подряд. Правда, бабушка Валя сильно помогала. Чистили пруд, хлопотали насчет дороги до деревни. Они в самом деле учились жить. Жить рядом друг с другом. Без лишних разговоров, без лишних расспросов. Они медленно привыкали к осознанию того, что они отец и сын. Привыкание без суеты, желания угодить, загладить вину, тихое и уверенное, что теперь они друг без друга никуда.
– Они почти не разговаривают, – плакала иной раз бабушка Валя, прислонившись к плечу беглеца-мужа. – Разве так можно?!
– Иногда, Валюша, в словах нужды нет. Совсем нет… – Он целовал ее седую макушку, безмерно радуясь тому, что снова с ней вместе. – Их молчание дорогого стоит.
Копылов старался не надоедать соседям. Приезжал поздно, уезжал рано. В выходные что-то пилил и строгал. Молча копался с Сергеем и Кириллом в пруду, таская на берег выкорчеванные коренья и мусор. И не потому, что говорить было не о чем, а потому, что точила его все же вина за то, что много лет назад он поверил в самоубийство их любимой Алины.
Но семья думала иначе. Они не садились без него ужинать, в выходные не обедали, пока он не придет. И все время пеклись пироги с его любимыми начинками. И когда однажды, чуть захмелев от домашней наливки, он попытался как-то извиниться за ту давнюю свою служебную халатность, Иван Митрофанович на него так рявкнул, что ему сделалось не по себе.
– Все вот мы! – его крепкая ладонь поочередно указала на всех за столом. – Век за тебя молиться станем, Александр Иваныч. Ты Киру спас! Ты нас всех соединил. И ты гадов этих пересажал!
– Еще будет суд, – напомнил Копылов, зардевшийся от волнения. Было приятно, черт возьми, ощущать себя спасителем. – Я просто следователь. Я…
– За тебя, Саша, – Сергей поднял вверх рюмку и выпил залпом. – Чтобы у тебя все было хорошо.
А хорошо-то у Копылова и не получалось. Да, дом купил, как и мечтал. Да, хлопотать начал, обустраиваться. А дальше-то? Дальше все – пустота! Света пропала. Не звонила, не объявлялась никак. И он полагал, что она поехала сопровождать Степку на санаторно-курортное лечение, которое ему прописали доктора после выписки.
Ну и ладно. Значит, не судьба.
Ему бы на работу к ней заехать. Ну, просто заехать и узнать, там она, нет? Или самому позвонить. Хотя бы просто для того, чтобы услышать ее голос. А он не мог! Не мог позвонить, заехать, увидеть издалека. Считал это нечестной уловкой. Она по раненому мужу плакала, а он…
Когда он выходил со службы, на улице поднялся настоящий ураган. Он бессовестно дергал его за рукава форменной рубашки, ерошил его редкую шевелюру, швырял ему в лицо колючую пыль, выдавливал из нависшей над головой тучи редкие крупные капли дождя. И стоило ему сесть за руль, как ветровое стекло залило водой.
Он заехал по дороге в магазин и купил гору конфитюров и джемов для пирогов тете Валечке, так он ее любовно называл, считая тихой милой женщиной. Колбаса, сыр, макароны, суповой набор, замороженная пицца и котлеты. На грядущие выходные должно хватить. Хотя зачастую продукты так и оставались замороженными в его морозильнике – соседи отказывались в выходные без него обедать.
Добежал до машины с пакетами, промокнув насквозь. И всю дорогу потом сушился, врубив печку. Еле-еле пробрался до деревни. Дорогу от дождя развезло мгновенно. Да, с дорогой надо что-то думать. Осенью тут будет не проехать. Он вывернул из-под тени елей, миновал проулок и резко затормозил.
На дороге в дождевике стоял Сергей и отчаянно махал ему руками.
– Что стряслось?! – Он перепугался сразу и вылез из машины.
– Да все нормально, просто тебе к нам надо срочно заехать, – Сергей стащил с себя мокрый дождевик и влез на пассажирское сиденье. – Срочно!
– А что там? – Вдруг сделалось жарко, то ли от печки, то ли от вида соседа, севшего с каменным лицом рядом.
Кто? Иван Митрофанович? Не может быть! Он крепкий старик! Он еще молодцом. Тетя Валечка?! Не дай бог! Кому он все эти банки тогда купил? Господи, что за чушь лезет в голову?! Ну, побаливает у нее сердце, да, сдала она после смерти дочери и бегства мужа. Но они так все ее берегут…
Он резко остановил машину у крыльца и рванул наружу. Сергей догнал его у самой двери, схватил за руку, прошипел в лицо:
– Не вздумай потом удрать, понял?!
– Не понял!
– Там… – Серегин палец ткнул в бревенчатую стену. – Там Света.
– Кто?? – В горле запершило, будто он горстями глотал давешнюю пыль во дворе отдела.
– Света, – громким шепотом отозвался Сергей.
– А что она там делает? – тоже шепотом спросил Копылов.
– Ждет тебя.
– А-а-а! А как ждет? Не понял!
– Сидя на диване. Сначала на твоем крыльце сидела. Потом, когда дождь начался, Кира за ней сбегал и в дом привел.
– Она одна?
– Нет, блин, с замкомдива! – зло фыркнул Сергей и привалился к стене дома рядом с Копыловым, которого ноги едва держали. – Одна. И она плачет.
– Почему? Плачет почему?
Сразу мелькнула мысль, что Степка в очередной раз ее обманул и…
– Расплакалась, когда про дом этот твой узнала. Случайно кто-то сказал на ее работе. Потом, когда на крыльце тебя ждала, тоже плакала. И все дураком тебя называет, Копылов. Я, говорит, хотела с ним объясниться еще три месяца назад. Сказать, что ранение Степки никак на ваши отношения не повлияет и на ее решение уйти от него. А он – ты то есть, то есть дурак – просто, говорит, взял и пропал! И не позвонил ни разу, и не встретил, и… Слышь, Саня, а она нужна тебе вообще?
– Больше жизни, – прохрипел Копылов, закрывая лицо руками. – Господи! Какой же я…
– Ладно, ступай, – толкнул его плечом Сергей и прежде чем уйти, сгорбившись, в дождь, проговорил с горечью: – Живите долго и счастливо, ребята. И пускай смерть… никогда не разлучает вас. Никогда…
