Савелий пожал плечами:
— Ну, если это нужно для дела.
— Можно молоточек?
Савелий принес молоток.
— Пожалуйста, — протянул он молоток генералу.
Легкого удара оказалось достаточно. Черепки, разлетевшись, угодили даже в тарелку с печеньем. На пол, рассерженно звякнув, упал причудливый медный ключ в форме шута, стоящего на одной ноге. Савелий медленно его поднял. Всмотревшись в веселую рожицу паяца, он увидел на его щеках точно такие же знаки, какие заметил на обороте картин.
— Вы знаете что-нибудь про этот ключ? — с заметным волнением спросил Григорий Васильевич.
Савелий с интересом повертел ключ в руках.
— Вещичка занятная… Похоже, старинная, или под старину сработана. Ключ большой больно! Таким только амбары открывать.
— Амбары! — едко передразнил Аристов. — Скорее всего, он от склепа.
— От склепа? — удивился Савелий.
— Да! От склепа марабу. Знаете, кто это такие?
— Как же не знать? Аисты! Живут в Африке и Юго-Восточной Азии. Мне приходилось их видеть. Весьма любопытные птицы, — сообщил Савелий.
Григорий Васильевич нетерпеливо махнул рукой:
— Нет. Вы не о том говорите! Марабу — это воин и одновременно монах, погибший во время священной войны. Такой человек и при жизни обладает сверхъестественным могуществом, он обязан вести людей дорогой Бога! Гробница, где он погребен, тоже называется марабу. Такие могилы являются местом паломничества, культа, если хотите! — горячо рассказывал генерал. — Монахи, возвращаясь из Крестовых походов, объявляли своих иерархов марабу и хоронили их в предместьях Парижа. Нетрудно представить, какие толпы паломников они собирали в то время. Несколько таких могил сохранилось до нашего времени. Посмотрите на этот знак, что вы видите?
— Кажется, арбалет с булавой.
— Верно! — охотно согласился генерал. — Посмотрите повыше.
— Кажется, это шлем.
— Это шлем с забралом. Именно такой носили рыцари конца двенадцатого века, в канун Четвертого крестового похода. Я немного занимался историей. Так вот, это эмблема рода Мазаринов! Следовательно, этот ключ от склепа графа Мазарина! В летописях сказано, что он был обезглавлен. А позже, после смерти епископа Марка, граф был объявлен святым, и его прах перевезли в Париж. Правда, говорят, голову его так и не нашли. Будто бы ее спрятала одна из его возлюбленных. Его могила сразу стала местом поклонения. Скорее всего, склеп использовался как тайник.
Савелий почувствовал, что стоит на пороге тайны. Нечто подобное, наверное, ощущали алхимики, увидевшие воочию, как расплавленная ртуть, застывая, превращается в кусок золота. Мозги начинают плавиться от сознания того, что где-то совсем рядом находится тайна философского камня.
Савелий перевел дыхание и притронулся ладонью к загоревшимся щекам — он уже чувствовал обжигающее влияние волшебного камня.
— В этом тайнике может быть спрятана вторая картина. На каком кладбище находится этот склеп?
— В Булонском лесу.
— Едем немедленно! — вскочил Савелий.
Вошла Елизавета.
— Ты куда, уже вечер? — удивленно спросила она, видя, что Савелий спешит к выходу.
В глазах любимой нешуточная обида.
— Я скоро вернусь, дорогая, — ободряюще улыбнулся Савелий и, стараясь избежать дальнейших обьяснений, заторопился в прихожую.
Что-то виновато бубня, следом затопал генерал Аристов.
Савелий даже не успел сообразить, откуда появилась пролетка. Еще секунду назад на улице царила безмятежность: по тротуарам прогуливались счастливые парочки, ковылял сгорбленный старик, опираясь о какую-то суковатую трость, набросив на глаза черную вуаль, брела дама в белом, — выгуливала крохотного серебристого пуделя. Вполне идиллическая картинка. Но уже в следующую секунду раздались размеренные удары хлыста, улица наполнилась грохотом копыт. В опасной близости Савелий внезапно увидел морду лошади, раздираемую удилами, ее мощную грудь…
Откуда-то со стороны раздался истошный женский крик — собачонка, сорвавшись с поводка, бросилась под ноги обезумевшему жеребцу. Конь, сбившись с галопа, поднялся на дыбы, и Савелий в кувырке откатился на тротуар, успев понять, что если бы не безрассудство шального пса, то следующего мгновения в его жизни могло бы и не случиться. А возница, хлестнув перепуганного коня бичом, скрылся в ближайшем переулке, грохоча колесами по булыжнику.
Генерал помог Савелию подняться.
— Мсье, — подскочила к ним хозяйка собачонки. — Я разглядела его лицо, я буду свидетельницей!
Даже через вуаль было видно, насколько она хороша.
— Не стоит беспокоиться, мадемуазель, — улыбнулся Савелий, отряхиваясь, — скорее всего, у него обезумела лошадь. Он явно этого не желал.
— Как вы можете говорить так? — не сдавалась женщина. — Я видела, как он направлял лошадь прямо на вас! Если бы вы не отскочили в сторону, то лошадь просто раздавила бы вас. Вам очень повезло.
— Мне всегда везет, мадемуазель.
— Я — мадам, — несколько смущенно поправила его женщина.
На них оглядывались.
— Извините, — Савелий поднес ладонь ко лбу, пытаясь приподнять шляпу. Но тут же вспомнил о своем бесшабашном кувырке.
Шляпа, перепачканная пылью, лежала в трех шагах. Ну да бог с ней! — махнул рукой Савелий.
— Мне надо идти, мадам!
Губы очаровательной незнакомки понимающе дрогнули.
— Он вас чуть не раздавил! И это было покушение, — взволнованно произнес Аристов, когда они отошли на достаточное расстояние.
— Вам показалось.
— Какой там показалось! Он правил прямо на вас! У меня создалось впечатление, что этот извозчик поджидал вас. Убийство можно было бы вполне списать на несчастный случай. Для Парижа подобные случаи типичны, впрочем, как и для Москвы…
— Вы рассмотрели его лицо? — спросил Савелий.
— Савелий Николаевич, помилуйте! И я в такой ситуации должен был разглядывать его лицо? Я смотрел на ваше. — Улыбнувшись, генерал уважительно заметил: — А вы молодцом, не растерялись.
На следующем перекрестке поймали они извозчика с пронизывающим, мрачным взглядом.
— До кладбища в Булонском лесу!
— О! Господа туристы?
— С чего ты взял? — спросил генерал Аристов.
— Об этом кладбище мало кто знает даже из парижан. Люди говорят, что там захоронены монахи-крестоносцы! — закатил он глаза.
Савелий усмехнулся: Париж — город особенный, в нем каждый извозчик немного искусствовед.
Кладбище было небольшим и ухоженным. Где-то в зарослях сирени, надрываясь, пиликала какая-то звонкая пичуга. Все благопристойно и тихо, все навевает мысли о вечном покое. Через невысокую каменную ограду были видны немногочисленные аккуратные памятники с плачущими ангелами и монументальные гранитные распятия. Это вам не русские покосившиеся деревянные кресты на городском кладбище. Отношение к покойникам здесь особенное, более трепетное, что ли. И ограда, выложенная природным белым камнем, увита плющом и дикорастущими розами. Кладбище больше напоминало тенистый сад, где приятно прогуляться по узким, вымощенным темным гравием тропинкам. Все бы хорошо, если бы не кресты из темного мрачноватого гранита. Тоску навевают.
