— Если не умеете играть в карты, так не садитесь за карточный стол совсем.
Старик торопливо сунул расписки в карман.
— Постараюсь учесть это.
— Это действительно подлинник? — Савелий в упор посмотрел на эксперта.
Взгляд старика был прям.
— Нет никаких сомнений.
— Ну, что ж, — задумчиво протянул Родионов, — я полагаюсь на вашу компетентность. А это вам дополнительное вознаграждение. — Савелий положил перед Дюбаи конверт. — Здесь пятьдесят тысяч франков. В вашем положении они будут весьма кстати.
Конверт столь же быстро скрылся во внутреннем кармане пиджака.
Прежде чем обратиться к Дюбаи, Савелий долго присматривался к нему и с удивлением вдруг понял, что эксперт далеко не тот человек, которого пытается играть. Безусловно, он был человеком высочайшего профессионализма, и вряд ли в Париже можно было бы отыскать специалиста более компетентного в искусстве, нежели он. И совсем не случайно лучшие музеи мира привлекали его в качестве эксперта для своих коллекций. Но вместе с тем он обладал едва ли не всеми человеческими пороками. И просаживал в карты все свои сбережения. В силу стариковской немощи отношение к женщинам у него было особенным. Дюбаи предлагал женщинам раздеваться в своем присутствии, за что платил им немалые деньги. А так как он был человек с очень высоким художественным вкусом, то, как правило, на роль моделей привлекал самых очаровательных женщин Парижа, среди которых были известные модели и балерины.
Трудно сказать, какие слова он им нашептывал, чтобы уговорить на сеанс, но мало кто из них отказывался от предложения забавного старика.
Вольностей себе Дюбаи не позволял. Единственное, что он мог сделать, так это погладить ладошкой грудь понравившейся прелестницы.
Савелий посмотрел на разволновавшегося старика и произнес, пожав плечами:
— Даже и не знаю, куда вы деньги-то деваете.
— Коплю на черный день, — проговорил старик и плотоядно захихикал.
* * *
— Знаете, мне доставляет истинное удовольствие работать с вами, — произнес Барановский. — Я никак не думал, что вы сможете так скоро достать «Святого Луку». Право, я удивлен! Признайтесь мне, как вам удалось ее раздобыть. Вы подкупили слуг? Хотя не уверен: все слуги служат у графа по многу лет и очень преданы своему хозяину. — Барановский чуть отошел от картины и принялся разглядывать сочные краски.
Савелий усмехнулся:
— Давайте не будем гадать. Картина эта не украдена. Никто искать ее не будет, так что можете распоряжаться ею по собственному усмотрению.
— Вы и вправду необыкновенный человек. Никогда не думал, что граф д'Артуа решит добровольно расстаться с жемчужиной своей коллекции. Признаюсь, не ожидал… Не ожидал… А вы случайно не интересуетесь искусством? — неожиданно спросил Барановский.
Савелий показал рукой на картину:
— Как видите, пришлось.
— Понимаю. Значит, равнодушны. А я вот этим делом занимаюсь очень серьезно. В картинах великих мастеров есть что-то необыкновенное. А знаете, почему? — спросил он, бережно трогая полотно. Он обращался с ним так нежно, словно пеленал грудного младенца.
— Отчего же? — хмыкнул Савелий, наблюдая за плавными движениями Барановского.
— Потому что они несут в себе отпечаток своего времени. Взгляните на эту картину. Она отражает тревогу. В этот период Италия была раздираема междоусобицами. Или вот этот замок, — показал он ладонью на задний план, где проглядывали полуразрушенные строения амфитеатра. — Что он вам напоминает? — Барановский прищурился. — Чудовище!.. А есть картины, которые привносят в души успокоенность. Они написаны в то время, когда государство процветало. Все эти переживания очень легко передаются зрителю. А по некоторым из них и вовсе можно увидеть грядущие потрясения. Когда смотришь на все это, неизбежно думаешь, что великие мастера пророчествовали своим творчеством.
Барановский завернул полотно в плотную бумагу и перевязал сверток лентой. Теперь картина, стоимостью почти в полумиллион франков, напоминала легкомысленный подарок, купленный на ближайшем рынке.
— Теперь, надеюсь, мы с вами в расчете? — спросил Савелий.
Барановский взял картину под мышку и, лукаво улыбнувшись, произнес:
— Я тоже на это надеюсь, — и, приподняв шляпу, негромко добавил: — Честь имею. Я слышал, что тяжело заболел ваш приемный отец, Парамон Миронович… желаю ему скорейшего выздоровления.
Щелкнули замки затворяемой двери. А еще через минуту на лестнице раздались удаляющиеся шаги. Савелий успел пожалеть о том, что встреча состоялась именно в этой его уютной квартире на площади Шатле. Он сделал ошибку, когда привел гостя в свою берлогу, теперь квартиру придется срочно менять. Для предстоящего свидания можно было бы снять какую-нибудь тихую квартирку на Монмартре. Во всяком случае, человек, вышагивающий со свертком в руках, там ни у кого не вызовет интереса.
Савелий подошел к окну и слегка отодвинул занавеску. В центре площади возвышался фонтан Шатле. Из открытой пасти сфинкса упруго изливалась вода. А вот это уже интересно. Господин Барановский уверенно пересек площадь, осмотрелся и вдруг изучающе уставился на голову сфинкса. Он смотрел на нее с таким вниманием, словно они приятельствовали в прошлой жизни. Еще через несколько минут к нему подошел высокий человек с белой тростью. Оба о чем-то возбужденно заговорили, энергично жестикулируя, а потом разошлись в противоположные стороны, словно чужие.
Но откуда он узнал про Парамона? Странно все это. А это его предупреждение быть осторожным?
В дверь позвонили. Мамай! Сбросив цепочку с двери, Савелий впустил гостя.
Перешагнув порог, Мамай заговорил:
— Барановский сегодня целый день встречался с какими-то непонятными людьми. Похоже, что он у них за старшего.
— Чем занимаются эти люди?
— Сразу так и не поймешь. Встречаются, разговаривают. Двое из них работают в какой-то типографии, не то революционеры, не то газетчики. — И, махнув рукой, Мамай добавил безнадежно: — Все они одним миром мазаны.
— Возможно, — задумчиво протянул Савелий. — Постарайся как можно больше разузнать об этих людях.
— Понял, хозяин, — отвечал верный Мамай.
Едва Мамай ушел, как в квартире вновь раздался звон колокольчика. Открыв дверь, Савелий увидел хозяина дома. Строго насупившись, тот произнес:
— Мсье, вами интересовалась полиция. Вынужден отказать вам в жилье. Мне не нужны лишние неприятности.
* * *
Комиссар с интересом рассматривал сидящего напротив Родионова. Тем же самым, но с заметным безразличием занимался и Савелий.
Комиссар полиции Лазар был сравнительно молод, заметно полноват и на первый взгляд производил весьма благоприятное впечатление. Чем-то он напоминал добродушного и разнеженного кота, готового сомлеть под теплой хозяйской ладонью. Из-под густых черных бровей на Родионова смотрели умные внимательные глаза, которые замечали малейшее движение и анализировали его со всей тщательностью. Очевидно, комиссар был человеком выдающихся способностей, иначе бы ему не занимать такого высокого кресла в столь молодом возрасте. Даже если предположить, что должность досталась ему по серьезной протекции, то все равно нужен недюжинный ум, чтобы заставить поверить других в то, что ты находишься на своем месте. Руки комиссара покоились на высоких подлокотниках, поза его была слегка расслабленной, он как будто бы распластался в кресле, слился с ним. И, судя по положению его тела, чувствовалось, что вставать ему было лень. А предстоящее дознание он воспринимал как заслуженный отдых в конце рабочего дня. На первый взгляд в комиссаре не было ничего такого, что заставило бы поверить в его выдающиеся способности. Но, скорее всего, леность была наигранной, чтобы усыпить бдительность собеседника.
