Дед гадал на старших Арканах. Так он поступал только в особых случаях, и сейчас, по его мнению, повод для этого был серьезный.
Первой картой выпала «двойка». Брови у деда слегка дрогнули, затем на стол легла «десятка», и, перетасовав карты еще разок, он вытащил из середины «безумца», помрачнев окончательно.
— Что ты скажешь? — потревожил Марсель вопросом пригорюнившегося деда.
— Первой картой у тебя идет «двойка», следовательно, твой шанс на успех невелик. Возможно, им даже не сумеют воспользоваться другие, чтобы помочь тебе. Карта эта проклятая. Вторая карта — «десятка». Это очень много! Значит, и преграды у тебя будут очень большие. Третьей картой тебе достался «безумец». А это говорит о том, что только ненормальный человек может взяться за такой заказ. — Дед собрал карты в колоду. — Тебе этого достаточно?
— Меня не удержат твои пасьянсы! — горячо отвечал художник. — Заказ мне сделал сам папа римский!
— Но я еще не сказал тебе главного, — с грустью проговорил старик. — Такой расклад карт означает только одно — смерть! И каждый человек, который притронется к этим картинам, обязательно умрет!
Марсель побледнел. После некоторого раздумья он произнес:
— Меня все равно это не остановит… Я выброшу твои карты! — Марсель в ярости ухватил колоду.
— Остановись, Марсель! — в ужасе поднял руки дед. — Если ты это сделаешь, ты тогда не проживешь и одного дня.
Художник застыл в центре комнаты с поднятой рукой, а потом почти брезгливо бросил карты на стол:
— Забери их… Я покажу картины Луизе. — Марсель принялся сворачивать холсты. — Ты ничего не понимаешь в живописи. Луиза — умная женщина, она непременно оценит!
— Я бы тебе посоветовал не делать этого, — печально произнес старик. — От нее ты услышишь то же самое.
Будто и не дед сказал, а египетский сфинкс предостерег. Марсель перекрестился и вышел из дома.
Когда Луиза стояла у печи, то весь остальной мир для нее как бы переставал существовать. Она то наклонялась, демонстрируя невольному свидетелю свой гибкий стан, то, взяв в руки ухват, снимала с плиты раскаленный горшок. И Марсель подумал о том, что неплохо было бы запечатлеть ее на полотне именно такой. Момент следует выбрать наиболее удачный, когда она несет в руках горшок с вареной репой. Голова ее будет слегка приподнята, чтобы жаркий пар не опалил лицо, а полная грудь будет выгодно выдаваться вперед, причем руки будут обнажены по самый локоть, и каждый сможет увидеть ее прекрасные предплечья.
— Луиза, — нежно позвал Марсель.
Женщина встрепенулась, едва не выронив ухват.
— Ох! — облегченно вздохнула она. — Как ты меня напугал!
— Я бы хотел показать тебе свои картины.
Луиза удивленно посмотрела на мужа, а потом произнесла:
— Ты никогда не делал этого раньше.
— Я знаю, — виновато произнес Марсель, — но сегодня особенный день. Так ты хочешь взглянуть?
— Покажи, — неожиданно легко согласилась Луиза, вытирая руки о передник.
Марсель развернул полотно на столе, прижав края кухонными ножами. Некоторое время Луиза смотрела на холст молча, потом ее подбородок дрогнул, а из крупных глаз выкатились две слезы.
— Ты почему плачешь? — испугался Марсель.
Луиза вытерла пухлой ладошкой мокрые щеки, после чего произнесла:
— Я не думала, что ты способен на такую красоту.
Вот кто оценил его работу по-настоящему. Верно говорят, что женщины чувствуют сердцем. Как он был не прав, что не показывал ей своих работ раньше.
— Я еще и не на такое способен, дорогая, — скручивая холсты, отвечал Марсель. — Сам папа римский пустит слезу, когда увидит мои картины. Это только самое начало моей карьеры! Мы с тобой будем очень богаты!
— Но епископ еще даже не выплатил тех денег, которые обещал.
— Он никуда не денется, когда увидит мои картины, — торжественно произнес Марсель.
— А может, все-таки тебе не стоит показывать их епископу? — беспокойно спросила Луиза.
— Это почему же? — насторожился Марсель.
— У меня дурное предчувствие.
Отложив свернутые холсты в сторонку, Марсель обреченно опустился на стул. Что же это такое получается, — Луиза говорила о том же самом, что и дед! А может, дед с Луизой и вправду видят то, чего ему знать не суждено?
— Я — художник и получил от папы римского заказ. Ты даже представить себе не можешь, какая это великая честь! Не каждому художнику выпадает такой случай, проживи он хоть несколько жизней! А мне он достался, и я не намерен его упускать. А ведь я всего лишь в начале творческого пути. Если я откажусь от своего шанса, то меня просто будут называть глупцом. Мне уже сейчас многие завидуют!
— Может, поэтому тебе и не нужно показывать эти картины? — тихо произнесла Луиза.
Марсель вдруг почувствовал, что его первоначальная решимость заметно ослабевает. Если Луиза начнет настаивать и дальше, то у него не хватит духу противиться ей.
— Я должен показать людям эти картины, — твердо произнес художник. — Сейчас же! И не надо меня убеждать в обратном, — поднял он руки.
К епископу Марселя пропустили сразу, едва он назвал свое имя. Высокий монах, слегка приподняв широкий клобук, с интересом посмотрел в лицо юноши и вызвался проводить его до самой кельи иерарха. Остановившись у порога, он негромко постучал в дверь и на сдержанный вопрос епископа отвечал:
— Ваше преподобие, пришел художник с заказанными картинами.
— Пусть он войдет.
Убранство кельи было на удивление скромным. На каменной стене висело огромное золотое распятие. Вот и все украшение. Да и сам епископ выглядел до неприличия просто. Вместо золоченой сутаны обыкновенная грубая ряса, какую носили рядовые монахи. Если он чем и отличался от прочих монахов, так это двумя золотыми крестами, висевшими на его шее, сплошь усеянными многочисленными каменьями. Оторвавшись от молитв, он поднялся с колен и легким кивком показал на единственный стул, что стоял подле ложа.
— Показывай, — коротко распорядился епископ, тяжеловато присаживаясь на край постели. Лицо его выглядело серьезным, будто он не к созерцанию готовился, а к длительному посту.
В келье было сухо, но прохладно. По телу Марселя пробежал неприятный леденящий озноб — это уже от страха.
— Сейчас, ваше преподобие, — расшнуровал холст Марсель и осторожно, опасаясь повредить свежую краску, развернул полотна прямо на мраморном полу.
По углам комнаты были установлены два подсвечника, и желтое пламя, подрагивая, брызгало мелкими тенями на картины.
Эде де Сюлли встал с ложа и наклонился над полотнами. Марсель сумел рассмотреть молодое лицо епископа. Богатый, из очень знатного рода, он был баловнем судьбы. Не существовало на свете вещи, пожелав которую он бы не заполучил ее. Всматриваясь в изображение Страшного суда, он все более мрачнел. Морщины на его лбу лишь слегка разгладились, когда он перевел взгляд на Мадонну с необыкновенно простым и приветливым лицом. Такая женщина может быть обыкновенной крестьянкой или торговкой в небольшой лавке. Одновременно женщины с такими ликами встречаются и в королевских покоях. Она будет понятна всем — и ремесленнику, и королю.
