Вольдемар задумался. Его перестала интересовать даже певица, которая уже затянула какую-то плавную песню на французском языке. Вращая в холеных пальцах пустой бокал, эсер сосредоточенно размышлял.
— Хорошо. Предположим, что в ваших словах есть разумная мысль. Какой процент в этом случае принадлежит нам?
— Двадцать процентов, — уверенно отвечал Чернопятов.
— Нас устроят семьдесят.
Брови Чернопятова возмущенно дрогнули:
— Послушайте. Ведь в этом деле практически нет никакого вашего участия. Я бы мог предложить его кому-то другому. А потом, я вам предлагаю такую интересную комбинацию и подвожу такого опытного медвежатника, как Савелий Родионов!..
— Хорошо, пятьдесят процентов! — решительно произнес Вольдемар. — Это мое последнее слово. В конце концов, это справедливо, мы сделаем вам прикрытие. Мало ли что может случиться. А потом, у нас имеются свои люди даже в полиции.
— Согласен, — после некоторого колебания согласился Чернопятов.
— Кроме денег в хранилище будет еще что-нибудь?
— Ничего, уверяю вас, — заверил его Георгий Чернопятов. — Надеюсь, мы договорились?
— Разумеется. Вы действительно больше никому не говорили об ограблении? — вдруг спросил Вольдемар.
— Нет, — как можно безмятежнее произнес Георгий. Улыбка у него получилась слегка виноватой.
— Что ж, хорошо, — задумчиво протянул Вольдемар.
— Тогда честь имею откланяться, — поднялся со своего места Чернопятов. — Как я понимаю, найти я вас могу здесь?
— Да. Еще один вопрос, — негромко сказал Вольдемар. — Вы говорили, что собирали на Савельева досье. Так вот, я хочу спросить, нет ли у вас такого досье на меня?
Георгий приостановился и равнодушно ответил вопросом на вопрос:
— Вы меня в чем-то подозреваете?
— Нет… Это я так, к слову.
Глава 16 У вас ко мне дело, господин комиссар?
Слегка отодвинув занавеску, Савелий посмотрел на улицу. В общем-то ничего примечательного, если не считать молодого человека, стоящего напротив дома. Причем забавно то, что он даже не делал вида, что смотрит куда-то в сторону. Самое большее, что он себе позволял, так это слегка прогуливаться. Да и то в этом случае была какая-нибудь уважительная причина, вроде молоденькой девушки. Слегка поволочившись, он как будто спохватывался и вновь возвращался, помня о том, что служба превыше всего.
В десяти метрах от него стояла пролетка, в которой, подремывая с кнутом в руках, сидел немолодой извозчик. На тот случай, если Савелий надумает улизнуть на подвернувшемся экипаже. Все продумано до мелочей, в фантазии им не откажешь.
А неделю назад под его окнами дежурил другой шпик, чем-то напоминающий этого, такой же лощеный и тонкий. Но вот только кому в голову пришла идея сажать к нему на хвост филеров?
Господин комиссар?
Вряд ли. Он умен и не позволил бы себе столь явных демонстраций. Его стратегия больше напоминает поведение матерой щуки, которая терпеливо, спрятавшись в мутную заводь, будет дожидаться жирного карася, пропуская восвояси худосочную плотву. А еще у комиссара предостаточно возможностей, чтобы действовать куда более радикальным образом, например, пригласить его в полицейский участок.
Может быть, это филеры господина Барановского?
Весьма темная личность, и к тому же успел доказать, что обладает немалыми возможностями. Ему вполне по силам нанять полдюжины топтунов, способных караулить каждое движение Савелия.
А что, если это проделки того типа, с которым он однажды столкнулся в Гранд-опера? Революционеры вообще народ очень бесшабашный, и опять же, у них очень строгая дисциплина, так что организовать слежку для них не составит большого труда.
А молодой человек между тем не терялся, он проворно вертел головой, выискивая привлекательные ножки. И если бы не такая досадная нелепица, как выстаивание под окнами, так он наверняка поволочился бы за одной из хорошеньких прелестниц.
Елизавета подошла почти неслышно, будто подкралась, и положила свои тонкие ладошки на плечи Савелию.
— Может быть, это шпик? — встревоженно спросила она.
Савелий аккуратно накрыл ладонью ее крохотные пальчики. Они успели настолько врасти друг в друга, что уже начали думать об одном и том же одновременно.
— Не уверен, — отрицательно покачал головой Савелий. — Филеры так себя не ведут. Чаще всего они предпочитают не светиться, а этот ведет себя демонстративно. Скорее всего, хотят показать, мол, мы тебя подозреваем и контролируем каждый твой шаг. И если ты будешь от нас скрываться, то жди очень больших неприятностей.
— Кто же это может быть?
— Думаю, что скоро мы это узнаем.
— А знаешь, когда я выходила из дома, то он меня проводил таким взглядом, словно я шла в неглиже.
— Ты не залепила ему пощечину? — улыбнулся Савелий.
— Этот шпик вовремя отвернулся! — заверила его Елизавета.
— А тебе не показалось, что, как только мы приехали в Париж, мы все время находимся под наблюдением? У меня такое ощущение, что кто-то постоянно смотрит мне в спину. А вчера куда-то пропала моя трость. Ты же знаешь, как я ею дорожу, — в сердцах произнес Савелий. — Это ведь подарок Парамона!
— Может быть, ты ее где-то оставил? — предположила Елизавета. Савелий отрицательно покачал головой:
— Я хорошо помню, что поставил трость у двери. А сейчас ее нет! Значит, кто-то открыл нашу дверь и забрал мою трость! — убежденно произнес Родионов. — Для кого-то другого она, возможно, и не представляет особой ценности, но мне она очень дорога!
— Я понимаю тебя, милый! — с лаской в голосе сказала Елизавета.
В последний год Лиза по-настоящему расцвела. Из привлекательной барышни она превратилась в очень красивую молодую женщину. Сейчас, глядя на нее, такую тихую и покорную, почти домашнюю, трудно было поверить, что своей страстью она могла бы свободно затмить самую жаркую ведьму на Лысой горе. В подобную покорность может поверить лишь тот, кто никогда не знал женщин.
Гибкая, жаркая Елизавета одним только своим видом вызывала страсть. Интересно, как же это будет смотреться, если он возьмет ее здесь, сейчас, у окошка? Впрочем, спешить не стоит, соседи-пуритане могут не оценить подобного порыва.
Неожиданно к дому подкатили, один за другим, два экипажа. Из первого, тяжело переваливаясь с одного бока на другой, выкатился комиссар Лазар. А следом, точно из такой же пролетки, повыскакивали двое крупных мужчин. Перемолвившись о чем-то между собой, они уверенно направились к калитке.
Комиссар, скользнув взглядом по окнам, заметил Савелия и приветливо улыбнулся. В знак наивысшего расположения он даже слегка приподнял трость. Родионов, не выказывая особой радости, лишь сдержанно улыбнулся и отошел от окна.
