– Ты у нас практически уникум, – пробормотала я. – Тогда скажи, если ты такой способный и осведомленный: что за дичь учинили тут менты? Я про охоту на живых людей. Да, их не убивали, повезли обратно в СИЗО – хотя и не сказать, что в добром здравии. Оставим в покое этическую сторону вопроса. Отморозки и есть отморозки. Отдых такой, расслабление после трудной работы. Но скажи, как они собрались оправдываться за всех этих избитых и покалеченных людей? Это не один, не двое – больше десятка. Разве сохранишь такое в тайне?
– Полагаю, у «мусоров» все схвачено, – пожал плечами Антон. – Вся контора в теме. Кому интересно, почему задержанные избиты и на них нет живого места? Это не самая лучшая часть нашего общества, уж поверь. Азиаты, прибранные за реальные преступления, местная шелупонь: карманники, гопники, шпана, закрытая за поножовщину.
– И ты, – усмехнулась я.
– И я, – согласился Антон. – Уже сегодня высокому руководству уйдет рапорт, что в изоляторе номер таком-то имела место массовая драка местного контингента с прибывшим из дружественных азиатских стран. Причина конфликта – острые неприязненные отношения. Сотрудники изолятора, невзирая на героические усилия, разнять драку не смогли. Кто докажет, что было не так? Даже среди заключенных найдутся люди, которые охотно это подтвердят. А будут права качать, справедливость выискивать – так еще и добавят.
Мы угрюмо молчали, глядя, как потрескивают ветки в костре. Временами Антон снимался с места, подходил к выходу, прислушивался. Снаружи царила тишина. Какие действия предпримут полицейские, мы не знали. Я молча разглядывала широкую спину своего спасителя, а когда он поворачивался, снова утыкалась в землю. Молчание становилось неприличным, и тогда я начала повествовать. Просто так, без всякой просьбы. О том, как жила, как вышла замуж, чем это кончилось. О том, как познакомилась с Эльвирой – по ходу посягательства на свою честь и достоинство – и чем кончилось знакомство… Как меня едва не изнасиловали, как я превратилась в бешеную фурию, изувечив двух офицеров полиции, а потом опять скисла, когда Эльвира прижала меня к обрыву. О беспримерном прыжке в бурную реку – причем по собственному желанию, а не потому, что оступилась. О том, что, даже если вернусь домой, вряд ли меня там ожидает что-то светлое и радостное. Есть несколько жизнеспособных вариантов: меня закрывают, шьют дело и упекают за 101-й километр за нанесение тяжких телесных повреждений офицерам полиции. Меня сбивает машина. На меня повторно совершается нападение в подъезде, причем «удачное» – к радости Эльвиры и прочих заинтересованных лиц…
– Ты молодец, – заметил Антон, – наверное, спортом занимаешься, бегаешь много?
– Бегаю, – кивнула я. – Большей частью глазками по монитору. Сама поражаюсь, откуда во мне… столько спортивности. Можно тебя спросить?
– Да, конечно.
– Ты когда-нибудь… ешь?
Он засмеялся. А я не сказала ничего смешного – я не ела с раннего утра! Утром намазала плавленым сыром хрустящий хлебушек и быстренько схрумкала его перед тем, как бежать на улицу Мичурина, где ждал микроавтобус на пикник… Этим вурдалакам даже в голову не пришло меня покормить! Он ничего не ответил, а начал сооружать над костром какие-то «временные» распорки. Потом принес подозрительную тушку животного – в принципе, освежеванную, из чего я сделала логичный вывод, что слишком долго сплю. Лучше не спрашивать, кому при жизни принадлежала тушка. Так хотелось доверять в этом мире хоть кому-то. Ведь существуют же люди, которые точно знают, что съедобно, а что ядовито? Он мостил свою «дичь» над огнем, переворачивал, чтобы бока румянились равномерно, а я со смешанным чувством смотрела на этот маразм и в итоге не выдержала:
– Это мясо из той категории, которое нужно есть очень и очень осторожно?
– Нет, это мясо можно есть бесстрашно, – ответил Антон. – Но лучше перед трапезой заткнуть нос.
«Белка, бурундук, крыса, крот?» – со страхом прикидывала я возможные варианты. И сначала решила, что не буду это пробовать ни за что на свете, но потом все же передумала – человек старался, ловил, готовил, хочет меня накормить…
Пламя костра слегка подсело, когда он снял с огня готовый к употреблению продукт, подул на него и ловко разорвал вдоль по хребту, словно рыбу. То есть разделил по-братски и одну половину отдал мне. Я взяла ее двумя пальчиками, еще не решив, что с ней делать. На какой-то миг в свете костра мелькнула его рука, повернутая ладошкой вверх, и у меня в горле мгновенно пересохло, а волосы зашевелились на макушке. Я не верила своим глазам. С тихим ужасом я смотрела на эту чертову ладонь: средний палец на ней пересекали по диагонали два застарелых, но отчетливых белесых шрама – тот ужас, который мне вовек не забыть…
Меня пронзил махровый страх. Но это не значило, что я окаменела и не могла действовать. Половинка туши теперь была у меня, она взлетела и хлестнула Антона по щеке! Попутно я что-то взвизгнула, чтобы придать себе храбрости. Он оторопел, потерял равновесие и рухнул в костер! Переломилась перекладина, на которой он жарил тушку, и искры от костра разлетелись в разные стороны, озарив оранжевым светом сумрачный интерьер пещеры. Я с визгом подлетела и тут же отшатнулась. Часть искр попала мне на одежду, опалила лицо. Злодей чертыхался, в прыгающем свете мелькала перекошенная, измазанная сажей физиономия. Глазки сузились, сделались злобными, колючими. Это были те самые глаза! Вот же оборотень, притворялся, выдавал себя за порядочного! Как я сразу его не раскусила?!
– Ты что, дура? – прохрипел он, очумело моргая, и резво подпрыгнул.
Я нагнулась, схватила первую попавшуюся корягу для костра (она оказалась вполне убедительной) и стала пятиться к выходу, цедя сквозь зубы:
– Не подходи, ублюдок… Не подходи ко мне, а то сама не знаю, что с тобой сделаю, вурдалак несчастный…
– Ты совсем спятила? – шипел он. – Ты что творишь? Я не понимаю…
Ага, не понимает он, нашел дурочку из переулочка! Я пулей бросилась на свежий воздух, он помчался за мной, а я, выскочив наружу, развернулась и швырнула корягу в узкий проем, озаренный бликами костра. Конечно, промазала, коряга отскочила от пола, Антон запнулся об нее и, исполняя пронзительную ноту «ля», покатился по площадке. А я, тоскливо воя, пробуравила в темноте кустарник, уперлась в какую-то глыбу и застыла в причудливой позе. Просто чудо, что в этом мраке не раскурочила себе нос.
Возможно, я была не права, стоило искать выход из каменных лабиринтов, затаиться где-нибудь подальше. Ему ведь ничто не мешало вытащить из костра горящую головню, использовать ее как факел и успешно завершить то, что начал в подъезде. Но я была слишком вымотана и потрясена, чтобы делать утомительные переходы, поэтому просто съежилась под кустиками, дрожа, как зайчонок, и напряженно вслушиваясь. На площадке неуклюже возилось, проклиная женскую непредсказуемость, мужское тело.
– Дьявол, твою-то мать… – Он, кажется, поднялся и всматривался в темноту. Но что он мог увидеть? – Ты где?
Я предпочла не отвечать, чтобы не дать ему шанс.
