Мое появление не осталось незамеченным. Эльвира ругалась нецензурным слогом, вертела баранку во все стороны. За окном мелькали хороводы елочек. Приближалась и отступала обочина. Меня швыряло из стороны в сторону, но я была молодец, пистолет не выронила!
– Уйди, сука, отстань от меня, чего пристала как банный лист?! – надрывно орала соседка и пыталась достать меня правой рукой.
Это было смешно. Я схватила ее руку, с хрустом вывернула. Она подпрыгнула так, что чуть не вышибла потолок, но управлялась одной рукой, давила что есть мочи на газ.
– Эльвира, останови машину! – крикнула я.
– А что сделаешь, если не остановлю?! – хохотала она, как безумная. Выстрелишь? Убьешь? Что ж ты не стреляешь, кишка тонка?! Стреляй, дура, стреляй, обе же подохнем!
Еще немного, и мы разбились бы всмятку! Она уже не понимала, куда гонит машину. Оборвался ельник, перед глазами заплясала отвесная глиняная стена, расколотая на фрагменты. Правее – узкий проезд, за ним, если память не изменяла, опасные обрывы. Я лихорадочно соображала. Да что тут соображать! Тормозить надо, любым способом!
– Стоять, сука! – вскрикнула я, и выстрелила у нее над ухом.
Раскололось лобовое стекло, и часть осколков брызнула на Эльвиру. Она истошно завизжала и отпустила руль. Машина неслась на глиняный обрыв. И только перед самым столкновением, когда я уже падала на пол, слегка замедлилась. От удара сознание помутилось, я закашлялась, и меня стало рвать. Смутно помню, как вывалилась из искореженной машины, сжимая пистолет, добрела до передней дверцы. У Эльвиры вся физиономия была в крови, она напоминала пьяную – что-то безжизненно бормотала, конвульсивно дергалась. Но не иссякла еще силушка в тщедушном женском организме! Я выволокла ее за шиворот из машины, бросила в грязь, хлестнула рукояткой по лицу.
– На четвереньки! – хрипела я. – Живо! В коленно-локтевую позу, мразь! К стенке, марш!
Она подчинялась, куда-то ползла, обливаясь потом и слезами, а я, пошатываясь, шла за ней, награждала пинками и приговаривала:
– Что, соседка, квартиру мою захотелось? Бизнес мой? А как насчет твоей квартиры? Перепишем, нет? Маловата мне что-то стала пятикомнатная, хочу еще пару комнат! Ты же не оскудеешь, правда? Ну, ипотеку возьмешь, ничего страшного… А что там с бизнесом господина Щегловитова? Тоже перепишем?
Я несла какую-то ахинею, с остервенением била ее, а когда она уткнулась головой в обрыв, выстрелила в стену, и всю ее голову засыпало глиной. Она растянулась на земле и потеряла сознание.
Я сидела рядом с ней и ревела в полный голос, размазывая слезы по лицу. С косогора бежали какие-то люди, подъехала машина, с нее тоже кто-то выпрыгивал. Я их знать не знала и видеть не хотела. Мужчины, блин! Что бы они делали без нас – хрупких беззащитных созданий, абсолютно не подготовленных к реалиям суровой жизни?
Эпилог
Антон орал на меня так, что падали стены: «Дура, идиотка! Как могло тебе такое в голову прийти?!» Когда я попыталась робко вспомнить великие народные мудрости: типа, победителей не судят, цель оправдывает средства, не суди, да не судим будешь, все такое – он впал в неописуемую ярость, а потом два дня и две ночи со мной не разговаривал. Спал упираясь носом в стену, чай заваривал в отдельном чайнике. Ну, что поделать. Полюбил дурочку – страдай. Я болталась по своей безразмерной пятикомнатной квартире, вытирала пыль и загадывала: если будет дуться еще и третий день, брошу его к чертовой матери! На хрена мне этот бесперебойный источник недовольства?
Позвонила Шура Казначеева – с солнечной Доминики, из номера отеля люкс.
– Ты дура, да? – с надеждой спросила она. Похоже, у Шуры имелись собственные источники информации, которые донесли ей, что в Сибири что-то неладно. – Ну хорошо, все обошлось. А если бы не обошлось? Ты хоть представляешь, по какому краю ты ходила?
– Шура, милая, – вздохнула я, – то, что я дура, мне твердят уже два дня и две ночи. Я все про себя знаю. Если так будет продолжаться, у меня на этом свете не останется не только любимого человека, но и лучшей подруги. Уйду искать того, кто считает меня умной.
– Вот так, значит, да? – задумалась Шура. – Ладно, сдаюсь, замолкаю. Но в качестве справки, Женечка: ты не найдешь такого человека. Все, молчу.
– Как отдых? – спросила я.
– Да разве это отдых? – фыркнула подруга. – Это хуже каторжной работы – лежать целыми днями под пальмой и ждать, пока на тебя что-нибудь свалится. Это у тебя там отдых, подружка… Ладно, извини, кажется, Рудик просыпается. Буду дальше трудиться…
Потом позвонил Вадик, пропел аллилуйю с панегириком и скромно поинтересовался, серьезно ли у меня с «этим парнем». Я ответила, что завтрашний день покажет, но вроде бы да, серьезно. Он долго охал, мялся, жаловался на сложную семейную жизнь и на сломанную ногу. Жалко ли мне его? Я ответила, что жалко. И что всегда буду его жалеть. Он обрадовался, но я добавила, что только мысленно и дистанционно. После чего аккуратно повесила трубку.
Позвонили из ФСБ, спросили, чем я занимаюсь. Я пошутила: а разве вы не видите? Они по достоинству оценили шутку и пригласили в гости – поговорить, кое в чем признаться. Разумеется, в тот день, когда мне будет удобно, но не позднее, чем завтра. Я ответила, что подумаю.
Позвонили с работы, и я страшно удивилась: у меня еще и работа есть?
– Только не пугайтесь, Евгения Витальевна, – бодро сообщила Любаша, – но ваши магазины пока еще работают. Аншлагов в них не наблюдается, но товар худо-бедно разбирают. Будет неплохо, если однажды вы заедете в офис и похлопочете о зарплате сотрудникам. Очень трудно, знаете ли, работать бесплатно.
Больше никто не звонил. На третий день материализовался покаянный Антон, обнял меня и сообщил, что трудный период в его жизни закончился и он готов совершить нестандартный для себя поступок. Пригласил меня в ресторан, где в торжественной, хотя и милой обстановке вручил славное золотое колечко.
– Ты не торопишься? – ахнула я.
– Я опоздал, – сокрушенно вздохнул он. – Надо было не орать на тебя, а сразу сделать это.
– А где мы будем жить? – спросила я наутро, придя в себя от изумления.
– Надо подумать, – ответствовал мой суженый, переползая на мою подушку. – У меня однокомнатная квартира, у тебя пяти… Но в твоей квартире мы точно жить не будем.
– А куда мы ее денем? – не поняла я.
– Продадим, – нашелся он. – Купишь себе что-нибудь из одежды. Я так понимаю, жизнь должна начаться с чистого листа?
Он даже не догадывался, до какой степени был прав…
