Первым очухался Савелий. Он удивленно посмотрел на Лизавету, продолжавшую держать оружие в вытянутой руке, и удивленно спросил:
– Откуда у тебя пистолет?
– Ты сам мне его дал, – деревянно ответила она, не поворачивая головы. – И велел всегда держать при себе.
– Ах да, вспомнил, – сказал Савелий и коснулся руки Лизаветы. – Все кончилось, умница моя.
Он поднялся, подошел к креслу. Гендлер сидел, уронив голову на грудь, и немигающе смотрел в пол. Глаза его уже подернулись мертвенной пленкой. Кочерга валялась тут же, возле тела Митрофана. Митрофан лежал на спине с аккуратной дыркой во лбу.
– Оба готовы, – сказал Савелий, не оборачиваясь.
Мамай еще дышал. Хрипло, с остановками. Его рубаха была пропитана кровью так, что впору было выжимать.
– Лизавета, – позвал Савелий, присев на корточки возле Мамая, – у вас в Смольном, кажется, были уроки медицины?
– Были, – ответила Лизавета. – Начальная санитарная подготовка.
– Помоги Мамаю, – поднялся с корточек Савелий. – Попробуй остановить кровь, а то он умрет от ее потери. А я схожу за врачом и в полицейский участок.
– Иди, только недолго, – отозвалась Лизавета. – А я пока перебинтую его.
– Нож не вынимай, – стал быстро одеваться Савелий. – Пусть это сделают врачи на операционном столе.
– Я поняла… Иди, не беспокойся. Что говорить полицейским на дознании?
– А все как было. Конечно, без упоминания короны.
Он поцеловал ее и скорым шагом вышел из спальни. Когда Савелий спустился с крыльца, верхушка пожарной каланчи при полицейской части уже золотилась под первыми лучами солнца.
* * *
– Я дал вам шанс, и как вы им распорядились? – Фигура обер-полицмейстера под портретом императора выглядела весьма грозно. – Бездарно. Да-с, бездарно, господин надворный советник. А я уже приготовил ходатайственное письмо господину губернатору о вашем назначении вторым полицмейстером Москвы. Слава богу, что не отправил, попридержал.
– Но, господин обер-полицмейстер… – несмело проблеял Херувимов.
– Молчать! – сорвался на старческий фальцет генерал. – Один конфуз за другим! Это непростительно. Два трупа и тяжело раненный в доме вора-медвежатника, и вы не смогли его прижать! Да это просто… саботаж!
– Ваше превосходительство, там все чисто, – все же встрял с ненужным уже оправданием Херувимов. – Ночной налет, явная угроза жизни, самооборона. Родионовы ни на дюйм не преступили букву закона.
– Нужно было найти этот дюйм, господин пристав, – выделив особо последнее слово, произнес обер-полицмейстер, явно давая понять Херувимову, что как бы он ни оправдывался, что бы ни говорил в пользу правомерности своих действий, а не видать ему должности полицмейстера как своих ушей. – В любых действиях таких господ, как этот ваш Родионов, всегда нужно находить преступный умысел, даже если его и нет в помине. Мне что, учить вас этому, что ли?! – опять сорвался на фальцет старик.
– Присяжные его все равно бы оправдали, – опять сглупил Херувимов в ситуации, когда было бы лучше промолчать.
– А что тебе до того?! – хлопнул сухим кулачком по столу генерал. – Ты должен делать свое дело и не совать нос в дела чужие. Ну и пусть судебные бы не нашли в действиях этого Родионова никакого криминала! Зато мы бы заставили его поволноваться, закидали бы повестками о явках в участок, испортили бы ему хотя бы на время жизнь, а может, и сорвали бы кое-какие его планы. Это уже немало. А вы… – старик недовольно посмотрел на Херувимова поверх роговых очков, – обыск-то вы у него хоть произвели?
– Прокурор не нашел достаточных оснований для этого и не дал санкцию, – отчеканил Херувимов.
– Это потому, что вы не настояли! – снова хлопнул кулачком по столу обер-полицмейстер. – Знаете, – он снял очки и пронзительно посмотрел на Херувимова, – мне кажется, что вы не полностью соответствуете и должности пристава. Не спорьте! – лишил генерал Херувимова даже возможности что-либо возразить. – Вы свободны.
Из Управы Херувимов вышел с видом покойника, коего вдруг заставили почему-то добираться до места своего последнего пристанища своим ходом. Несмотря на то что день стоял солнечный и для конца августа весьма жаркий, Херувимова бил озноб, а небо вместо голубого казалось ему хмурым и унылым.
Глава 34
ДЕНЬ АНГЕЛА
– Доброе утро, моя императрица, – было первым, что сказал в этот день Савелий. Он поднялся, прошел к окну и отдернул шторы. Солнечный свет, брызнув в окна, заиграл в изумрудных глазах Лизаветы крохотными зайчиками.
– Что ты так рано встал? – прикрыла она ладошкой глаза. – Давай еще поспим. Ну, хоть четверть часика.
– А какой сегодня день, ты знаешь? – спросил он.
– Ну, суббота.
– А число?
– Пятое. Пятое сентября.
– И все?
– А что еще?
– Вспоминай.
Она убрала ладошку и пристально посмотрела на него.
– Не помню.
– Хорошо. Это меня вполне устраивает.
– Ну, скажи, что я должна была вспомнить? – капризно надула губки Лиза. – А то я весь день буду мучиться.
– Я тебе скажу, но только позже, – улыбнулся Савелий.
– Изверг, – решительно заявила Лизавета. – Садист.
– А ты старая брынза, потерявшая память.
– Я старая брынза? Я?!
Она вскочила на постели и одним движением сбросила с себя пеньюар, оставшись совершенно нагой. Подбоченясь, она прошла до конца кровати, повернулась и несколько раз вильнула аккуратной попкой, отчего Савелия тотчас бросило в жар. Пройдя до середины кровати, она обернулась и выставила одну ножку вперед.
– А ну, повтори, что ты сказал!
– А что я сказал? – подошел к ней Савелий.
– Ты сказал, что я… Ну?
– Императрица.
– Нет, что ты сказал до того?
– Не помню, – сделал круглые глаза Савелий.
– Не помнишь? – сузила глаза Лизавета.
– Нет.
– Эх ты, уже не помнишь, что сказал минуту назад. Впрочем, оно и понятно, старость – не радость.
– Это кто старый?
– Ты.
– Я? – сделал угрожающие глаза Савелий. – Ну, сейчас я тебе покажу, какой я старый.
– Попробуй, – попыталась не дать себя обнять Лизавета.
– И попробую, – продолжал наступать на нее Савелий.
– Вот и попро…
* * *
В Голицынскую больницу, что находилась меж Земляным городом и бывшим валом, определяющим лет сто назад границу Москвы, Савелий и Лизавета приехали где-то в полдень. Это было самое удобное время для посещения больных: утренние процедуры прошли, а до обеда и следующего за ним «мертвого» часа было еще предостаточно времени.
