Первый том «Фауста» создан к 1808 году и тогда же издан, Гёте было пятьдесят девять лет. Ничего удивительного нет в том, что по выходе из тюрьмы, мне было шестьдесят лет, я увяз в «Фаусте», почувствовал для себя необходимыми те категории, в которых Фауст появляется в первой части одноимённого труда. В 2007-м я создал «Ереси» — труд фаустианского характера. То есть тут я не отстал намного от Гёте, «Ереси» были изданы в 2008 году, ровно через двести лет после «Фауста».
Наши творческие порывы, Гёте и мои, бьются в унисон, таким образом, с дистанцией в двести лет.
Есть у нас и кардинальные различия. Гёте прожил жизнь министром и другом герцога Саксон-Веймарского, он (так же как и Гегель) смирился с политическим строем своей эпохи. Тут я противоположен Гёте, я не смирился, я не пошёл на службу к государству. Из чувства эстетической брезгливости, признаюсь. Королю бы, я бы, пожалуй, подумал, служить или не служить. Меня бы, как Гёте, возможно, соблазнил бы Бонапарт. Даже, кто знает, может быть, герцог Саксон-Веймарский. Но скушные тираны моей эпохи?! Немыслимо. Эстетически невозможно для меня работать с мелкими офицериками и адвокатишками моей эпохи. Это значит отказаться добровольно от своего величия. А для них немыслимо работать со мной.
Быть неталантливыми, банальными пучеглазыми тиранами, а именно такие сейчас у власти в моей стране, — это преступление против России. Неталантливый президент обрекает на скуку и тоску сто сорок миллионов людей. Талантливый и тем более гениальный президент придаёт яркий смысл жизням миллионов. Вождь задаёт смысл жизням, именно в этом его роль.
Я всегда обладал огромной творческой силой. Её хватало и на литературу, и на организацию политической партии, и на изложение моих социальных идей. Банальность, тупость и насилие встали на моём пути к завоеванию политической власти. К тому, чтобы из гениального провидца я превратился в делателя. Фаустовские деяния, подобные представленным Гёте во второй части гениальной книги, могут быть совершены, если будет когда-либо принят мой проект основания новой столицы России в Южной Сибири.
Сегодня никто не осмелится на такое наивное предприятие, — поставить на сцене борьбу человека с самим собой. Борьбу за преодоление человека. Во времена Гёте желающих взяться за такое дело было тоже немного, но больше. Только Гёте преуспел. Он нанизал слова за словами на свой сюжет (изложенный в «Прологе на небесах») монологи, смешивал с диалогами, песни с хорами, жанровые сцены с фантастическими. Он сумел метафизический сюжет воплотить в сценах мира физического.
Вторая сцена трагедии, — это пасхальные гулянья за городом, у городских ворот. Действующие лица, подающие реплики: подмастерья, служанки, студенты, горожане и горожанки, крестьяне, нищий, старуха-гадалка, солдаты. И Фауст с Вагнером. Беседуют меж собой и с крестьянами.
Фауст: Ты видишь — черный пёс по ниве рыщет?
Фауст (псу): Иди сюда! Ступай за нами вслед!
Сцена третья:
Кабинет Фауста. (Фауст входит с пуделем.)
Напиши сейчас такое даже самый известный писатель или философ, произведение будет подвергнуто осмеянию. Да и при жизни Гёте сюжет выглядел архаичным. Он закончил трагедию в 1831 году, а в 1859-м для сравнения, всего через двадцать восемь лет появилось «Происхождение видов» Дарвина, а через тридцать шесть в Гамбурге в 1867-м — первый том «Капитала». А тут сцена у городских ворот, простолюдины, изрекающие банальности о пиве, девушках и драках, и Фауст с Вагнером, два преподавателя с… пуделем. Пудель, подумать только, чёрный пудель! Пудель!
Вопреки неуклюжим сценам, наивным персонажам, вопреки всему — трагедия «Фауст», — величайшее произведение, когда-либо написанное о высшем типе человека, о сверхчеловеке. То, что Гёте оперировал такими наивными условными моделями, позволяет запросто переводить их в зрительный ряд любой эпохи. «Фауст» — это притча.
Необычный сюжет позволил Гёте взять и необычный ракурс вИдения на человека и человечество, а именно — сверху, а именно — свысока. В этом взгляде сверху и свысока — одно из величайших достоинств трагедии. Уже в «Прологе на небесах» Мефистофель безапелляционно утверждает, обращаясь к Господу:
Мне нечего сказать о солнцах и мирах:
Я вижу лишь одни мученья человека.
Смешной божок земли, всегда во всех веках
Чудак такой же он, как был в начале века!
Ему немножко лучше бы жилось,
Когда б ему владеть не довелось
Тем отблеском божественного света,
Что разумом зовёт он, свойство это
Он на одно лишь смог употребить —
Чтоб из скотов — скотиной быть…
На что Господь, не оспаривая его утверждение, задаёт ему вопрос:
— Ты знаешь Фауста?
В данном случае Господь использует свой вопрос как аргумент. Дескать, да, человек смешной божок земли, но ты знаешь, мы с тобой знаем, есть вот Фауст, сверхчеловек. То есть все параметры заданы заранее. Да, смешное, жалкое человечество, но есть вот Фауст. Трагедия «Фауст» — кастовая книга, иерархическая книга. Она — не для всех. Потому большинству первых читателей «Фауста» нравилась первая часть, в неё Гёте включил отдельной темой душещипательную, вполне бюргерскую историю о соблазнённой и покинутой четырнадцатилетней Маргарите, Грэтхен, трудолюбивой и набожной. Убившей ребёнка и казнённой за это. (Нет, совсем не придумана была Гёте жестокая казнь Грэтхен. В годы детства Гёте в Германии женщинам ещё отрубали головы за детоубийство.) Вторая часть «Фауста» была принята холоднее, в ней нет бюргерской Истории и возлюбленной Фауста становится античная Елена Троянская. Да и вообще там происходят малопонятные даже просвещённому бюргеру события.
Следует сказать, что в юности Гёте бросил свою Грэтхен, дочь пастора Фредерику. Девушка очень его любила. Она не погибла, однако молодой Иоганн-Вольфгант доставил ей немало несчастий. У Гёте вообще был любвеобильный темперамент, и он страдал от любви в юности. В двадцать четыре года он расстаётся со своей Фредерикой (известной как Лотта в «Страданиях молодого Вертера»), хочет покончить с собой, но не делает этого. Затем у него долгий роман с фон Штейн. С этой дамой он расстаётся, когда ему тридцать семь лет. Это 1786 год. Он переживает, но уже думает о самоубийстве недолго. Оставив на время свои министерские обязанности в Веймаре, он отправляется в путешествие в Италию, на два года. Там у него историей зафиксированы несколько любовниц. Некая Фаустина, среди прочих. В возрасте семидесяти четырех лет Гёте влюбляется в девятнадцатилетнюю Ульрику фон Леветцов. Хочет на ней жениться, его друг и работодатель герцог Саксон-Веймарский отправляется в семью Леветцов просить для Гёте руки дочери. Ему не отказывают сразу, неудобно, ведь правящий герцог, но затем всё-таки отказывают. Близкие Гёте тоже против. В последний раз он видится с Ульрикой в Мариенбаде. Уже в экипаже он сочиняет стихи, отличающиеся необыкновенной для старика мощью и страстью.
«Художественные склонности, по всей видимости, не что иное, как вторичные половые признаки», — предполагает некто Мёбиус, современник Гёте. Позднее эту догадку разовьёт Фрейд.
