О том, что обручальное кольцо у меня надето не на ту руку, сообщил мне начальник полиции городка Бышковац. Он сидел рядом со мной в продавленном кресле и курил едкие самокрутки одну за другой. Он тоже ждал Мартича. Он был похож на старого Клинта Иствуда. Как впоследствии оказалось, кинематографическое сравнение было в этих местах как нельзя кстати. Именно здесь, на каменных плато у Адриатики, в мирное время снимал свои вестерн-спагетти итальянский режиссер Серджио Леоне. На «Клинте Иствуде» были старые железные очки, несколько вертикальных глубоких морщин делали его свирепым, а облако дыма от самокруток — загадочным.
— К'атолик? — спросил он, указывая на мое обручальное с Наташей кольцо.
— Православец, — сказал я, — рус.
— К'атолик! — сказал он уверенно. — Мы, сербы, православцы, носим кольцо на другой руке.
— Да? В первый раз слышу.
— Ты странный рус, — сказал «Клинт».
— Я из Франции, но я рус.
— Что здесь делаешь? — спросил он подозрительно. Я уже жалел, что оказался его соседом.
— Хочу посмотреть на республику поближе, чтобы написать книгу. Хорошую книгу, — счел я нужным добавить. — Я на вашей стороне.
— Да, может быть, но кольцо у тебя не на той руке. Если не хочешь иметь неприятностей, надень его на правую руку.
— На правой у меня разбитый сустав на обручальном пальце, — нашелся я что сказать. Действительно, так и было. Причина же настоящая, что обручальное кольцо было у меня надето на палец левой руки, состояла в том, что православный из меня никакой, я вообще носил свое кольцо как знак единения с Наташей, а не как знак единения с православной религией.
Потом меня пригласили к Мартичу. Но принимал меня не он, а его заместитель. Заместитель читал мои статьи в белградской «Борбе», и проблем у меня с ним не возникло. Мы поговорили, он одобрил мое желание написать книгу о Сербской Республике Книнская Краiна и спросил меня, куда бы я хотел определиться.
— Я хотел бы пожить с солдатами, — сказал я, — в боевом подразделении.
Замминистра задумался.
— Нельзя, — сказал он. — Убьют, вы «писец» (т. е. писатель по-сербски), потом нас обвинят.
— Я готов добровольцем оформиться, — сказал я, так как предвидел подобный поворот событий. Еще в представительстве на улице князя Михайло мне упомянули об этом варианте за бесчисленными чашками отличного кофе. Снять с них ответственность.
Мы еще попререкались, потом он вышел и вернулся с двумя пожилыми сербами в галстуках и пиджаках. Пиджаки были мятые. Они быстро-быстро заговорили, разглядывая меня. Потом вышли. Министр вернулся с «Клинтом Иствудом».
— Вот, — сказал он, — езжайте с ним. Это начальник военной полиции города Бышковац. Он о вас позаботится. Его зовут Слободан Рожевич. Он вам оформит нужные бумаги. Это преданный республике человек. Хрваты вырезали всю его семью, пятерых детей, жену, отца.
Слушая свою характеристику, Рожевич молчал. Я же, слушая его характеристику, понял, почему «Клинт» так дотошно относится к местоположению обручального кольца. Замминистра пожал мне руку, и мы вышли из его аскетического кабинета. Аскетического, потому что там не было мебели, кроме двух столов и десятка стульев. Я не был рад тому, что меня препоручили этому мрачному человеку. Но не мог же я завопить: «Дайте мне другого, этот мне не нравится!»
Мы поели с Рожевичем в бесплатной правительственной столовой в подвальном этаже здания при полном молчании. Впрочем, нет, он обменялся со мной несколькими фразами, основанными, видимо, на сведениях, которые он получил от замминистра.
— Твои статьи были в «Борбе»?
— Угу. — Я жевал рис с ягнятиной, вкусное блюдо.
— Ты был в Боснии?
— Угу, в 1992-м, а до этого был при взятии Вуковара. Республика Славония и Западный Срем.
Он поморщился:
— Там нечистые сербы. Перемешаны с «хрваты» и венгры. Совсем почти не сербы.
Уже смеркалось, когда мы выехали в военном стареньком автомобиле, нечто среднее между джипом и «уазиком», впятером. Кроме нас — водитель и два офицера военной полиции. Физиономии их показались мне зловещими.
Глубокой ночью, преодолев каменное пространство между Книном и городком Бышковац, джип остановился на ночной улице.
— Пошли! — сказал «Клинт». Я пошел за ним.
Ночной невысокий под луной город. Вошли в некий дом о двух либо трех этажах. Натыкаясь на ботинки друг друга, ощупью прошли на второй этаж. «Клинт» постучал в невидимую дверь. Через некоторое время нам открыли. Со свечой в руке стоял перед нами старик, укрытый пледом. «Клинт» по-хозяйски отодвинул старика, сказав всего лишь: «Доброй ночи», прошел в глубь квартиры. За ним, не видя, куда иду, прошел я. Последним вошел старик и, укрепив свечу на столе, уселся в старое кресло. Вокруг стали видны многочисленные книги на полках. Стол был уставлен стаканами и большими бутылками сербской водки сливовицы. Пустыми. Впрочем, «Клинт» взял одну из них, налил себе в первый попавшийся стакан, следовательно, бутылка не была пустой. Выпил.
— Это наш известный ученый, филолог, Алеша Богданович. Будешь жить у него здесь. Вам будет о чем поговорить, — сказал мне «Клинт», глядя мимо меня, в темноту квартиры.
Обернулся к старику в пледе:
— У тебя, Алеша, будет жить русский писец. Он хочет писать о нашей республике книгу.
— Хорошо, — сказал Алеша безучастно. И затянул на себе плед.
— А Алеша говорит по-русски как по-сербски, — заметил «Клинт».
— Я не хочу здесь, — сказал я. — Я хочу на фронт.
— Но ты же писец! А он филолог!
— Какой я филолог, я старый алкоголик, — внезапно заявил старый Алеша. — Ему будет противно жить со мной. Возьми его к себе в казарму. Там все молодые.
— Да, селите в казарму, — сказал я. — Оформляйте добровольцем, как договорились.
Столкнувшись с нашим отпором, начальник полиции задумался.
— Отойдем! — приказал он офицерам. Они вышли в соседнюю комнату и, закурив там, стали совещаться.
— Что, испугались меня, старого алкоголика? — спросил Алеша. — Мы безобидные. Я живу с братом. Вам с нами будет неинтересно. Правда, и с ним вам будет нелегко, — он кивнул в сторону соседней комнаты. — Он тоже алкоголик. Разрушенный человек. Напьется к ночи и ездит по городу со своими… — тут старик замолчал, подыскивая слово, — подручными и терроризирует людей. Конечно, у него трагедия, но нельзя же… Опасный, страшный человек, — закончил старик. — Он не хочет тебя в казарме иметь, ты там увидишь то, чего он не хочет, чтобы ты видел.
— Поехали, — сказал «Клинт», появляясь в дверях. Через полчаса мы уже были в казарме.
Бышковац был когда-то военным форпостом Австро-Венгерской империи. Одним из. От империи остались многочисленные военные постройки, в том числе и целый казарменный комплекс, в полном комплекте, включая большой плац. Меня поместили на второй этаж, одного, в крошечную комнату с железной кроватью, железным шкафом и небольшой чугунной печью, труба которой была выведена в глубь толстенной стены. Подоконники казармы были шириною чуть ли не в два метра. На бумажке, прикнопленной к двери, значилось: «КАПИТЭН РАДКОВИЧ».
