Мне самому не очень хотелось участвовать в охоте на человека, и я пошел к усадьбе, сержант толково определил ее как «большой дом», потому что все другие дома хутора были небольшие. Я пошел через сад, внимательно оглядываясь вокруг. По пути я все же запутался в какой-то тонкой проволоке. Ее было полно в саду. Она куда-то тянулась по траве и в кустарниках. Высвободившись из проволоки, я промаршировал через сад, вышел к задней части большого дома. Закричал: «Эй, есть ли живые?! — совсем не для того, чтобы мне ответили, а только для того, чтоб меня услышали. И знали, что это иду я и не нужно по мне палить как по хрвату.
— Живые есть?! — продолжил я свое звукозаявление о моем прибытии, входя в дом, точнее, вначале в сени или прихожую. Там стояли мешки, видимо с зерном, на стенах висели и у стен стояли предметы сельскохозяйственного быта: грабли, лопаты, некие мотыги и кирки. Через сени я вышел в кухню. Там тоже было безлюдно. И никаких съестных припасов. Некоторые шкафы были открыты да так и не закрыты. Здесь, по всей вероятности, побывали уже после хорватских солдат сербские. Я пошел дальше по темному коридору, который вел в глубь дома.
— Живые есть?! Кто-нибудь жив?!
Со второго этажа по потолку я услышал осторожные шаги и подгреб ближе к указательному пальцу тело своего автомата. Но передумал. В тесном коридоре пистолет, решил я, будет убедительнее. Пистолет на самом деле комнатное оружие, ближе чем с 30 метров его пальба на улице малоэффективна.
Я вышел в большой зал, служивший столовой. За краем стола сидел солдат Светозар Милич и рассматривал фотографии.
— Ты не слышал меня, Светозар?
— Слышал, капитэн.
— Почему же не отзывался?
— Я не понял, что вы кричите.
— А что там за проволока в саду?
— Это от вашей русской «мухи». От гранатомета. Выстрел вылетает, и за ним эта проволока.
— Что ты рассматриваешь?
— Семейный альбом хозяев.
Я встал за ним и тоже склонился над альбомом. Хозяин большого дома — высокий худой крестьянин с резкими чертами лица — был запечатлен на всех стадиях его крестьянской жизни. Совсем юный, с сестрами и братьями. У церкви, рядом с католическим священником. С молодой женой, в центре толпы свадебных гостей. Потом пошли первые дети, вначале в пеленках, далее все более и более взрослые.
Вот хозяин стоит за дочкой, она в свадебном наряде, выдает замуж. А вот он в поле, сидит в шляпе на тракторе. Вот стоит с четырьмя сыновьями, похожими на него. Вот он радостный, погрузил руки в зерна кукурузы на мельнице. В общем, все труды и дни крестьянского сословия. Вместе с хрватами были запечатлены хрватские животные: кони, собаки, коровы, овцы. Овцы в Далмации похожи чем-то на собак колли, у них тонкое свисающее руно. Местные утверждают, что именно сюда, на каменные плато Далмации, подымались за золотым руном грек Язон и его аргонавты на корабле «Арго». Сюда, а не в очень далекую Колхиду.
— Он похож на моего отца, — сказал Светозар сердито.
— Понятно, — сказал я. Мне говорили, что большая часть далмацийских хорват по крови сербы. Что якобы католические прелаты в голодные годы выезжали на Петрово Поле с подводами, нагруженными посевным зерном, и стояли там. Они давали зерно бесплатно сербам, взамен требуя перейти в католичество.
— Петрово Поле недалеко отсюда, — вздохнул Светозар. — Мы единственный народ в мире, который, поменяв религию, меняет и нацию.
— В казарме у нас есть полковник Княжевич. Серб. Но часть его рода — тоже Княжевичи — хорваты. Непросто все, — подтвердил я.
— Ну да, непросто. Он очень похож на моего отца. — Светозар, было похоже, расстроился.
Снаружи послышалась стрельба одиночными, и мы, схватив оружие, выбежали через главный вход на улицу хутора. Сербские солдаты все бежали к небольшому дому. Мы побежали тоже. На задах дома в конце улицы в огороде на грядке крупного балканского лука лежал навзничь солдат, вцепившись рукой в автомат, который его не спас.
— Мертв, — сообщил мне усатый сержант. — Скрывался в сарае с зерном. — Сержант перевернул мертвого с помощью Светозара.
— Сын хозяина хутора, — отметил Светозар без удовольствия. Скорее грустно. Мирный крестьянский фотоальбом дестабилизировал его, я так полагаю.
— Это он устроил себе гнездо у ограды?
— Без понятия, — сказал сержант, — может, и он. Может, нет. Есть еще несколько непрочесанных строений, их мы обыщем. Кто убежал — тот убежал. Не будем же мы искать в горах. Мы вернулись в дом. Светозар и я. Мне же посоветовали не участвовать в поисках.
От нечего делать мы стали искать пищу и алкоголь. Решили спуститься в подпол. Там обычно в прохладе подполья хранится у крестьян вино. К хутору примыкал целый склон виноградников. Следовательно, должно быть вино.
— Полагаю, вино давно выпили хорватские солдаты, — сказал я, когда мы спускались по лестнице.
— Обычно к весне вина у крестьян не остается. Либо они продают его, те, кто имеет возможность вывезти вино в город, либо выпивают за осень и зиму сами. Осенью ведь празднуют свадьбы, столько вина уходит, — сообщил мне Светозар. Он шел впереди меня. — О! — воскликнул он, остановившись. — Тут у них целая лежка!
Я увидел из-за его спины, что подвал дальше расширился во вместительную комнату. На полу лежали матрацы, вокруг была разбросана военная одежда, валялись высокие сапоги на шнурках, какие-то рации, провода, даже несколько туб гранатометов. Вверху, под потолком, шел поток воздуха из полностью открытых окон.
Мы насторожились.
— Внимание, капитан, они могут быть еще рядом. Такое впечатление, что здесь они переоделись в гражданскую одежду. Чтобы легче было сбежать.
Мы внимательно обследовали три подвальные комнаты. В каждой обнаружили ту же картину. Разбросанная одежда. Неиспользованные гранатометы. Пустые бумажные пакеты из-под соков германского производства. Разорванные пластиковые упаковки германского производства. Несколько пустых бутылок из-под германской водки и германского же производства бренди. Короче, картина складывалась простая. Здесь жил небольшой гарнизон, получавший снабжение из Германии. Те, кто не погиб, переоделись и пробираются сейчас через горы к своим.
Мы пошли наверх и зашли опять в большое помещение, служившее семье столовой и местом, куда они собирались, когда хотели побыть вместе. Хозяин, видимо, был не совсем обычным крестьянином. Оформление его living-room, как ее назвали бы в Америке, претендовало на большее. Над большим столом висела крупная люстра с сотнями сосулек. В разных углах стояли два телевизора, над большим полуовалом дивана, могущего поместить на своих сидениях душ 10–12, находились книжные полки. В самом уютном углу зала находился камин с чугунными львами по краям. На стенах висели увеличенные фотографии, видимо из того же альбома, что мы смотрели. Что, в общем, неудивительно, однако необычным показалось то, что фотографии были аккуратно оправлены в металлические рамки под стеклом. Те же сцены из крестьянской жизни. Хозяин, хозяйка, четверо сыновей и трое дочерей.
