– Хорошо, – кивнул Виноградов, надавив на кнопку вызова. – Я вас понимаю.
Высоко перешагнув порог, в комнату вошел надзиратель.
– Вызывали, господин статский советник? – басовито дал знать он о себе, чуток приподняв голову.
– Уведи арестованного.
– Слушаюсь!
– У меня к вам будет еще одна просьба, – неожиданно произнес Епифанцев, явно тушуясь.
– Пожалуйста, все, что в моих силах, – с готовностью отозвался Григорий Леонидович.
– Может, вам она покажется несколько странной, но я все-таки не могу к вам не обратиться.
Григорий Леонидович невольно хмыкнул:
– За то время, пока я служу в полиции, мне приходилось выслушивать немало жалоб и просьб самого удивительного свойства, так что едва ли ваша будет отличаться чем-то особенным.
– Позвольте мне хотя бы иногда видеться со своей женой.
– Принимается. За ваше желание сотрудничать со следствием я предоставляю вам максимальные льготы, которые возможны в вашем положении, в том числе и свидания.
– Спасибо вам, – расчувствовался Епифанцев.
– Голубчик, – обратился Виноградов к надзирателю, – как только проводите арестованного, не забудьте потом позвать ко мне кого-нибудь из вашего начальства.
– Слушаюсь, ваше высокоблагородие, – отрапортовался надзиратель. И, добавив строгости в голос, сказал Епифанцеву: – Арестованный, к двери!
Не прошло и десяти минут, как появился сам начальник тюрьмы Волосков. Внешне полная противоположность своей фамилии – коренастый, круглолицый, он был обладателем лысого блестящего черепа. Замерев в ожидании у самой двери, он, поглаживая пальцами длинные рыжеватые усы, наблюдал за Григорием Леонидовичем, склонившимся над разложенными листами. На какую-то секунду начальник сыскной полиции задумывался, принимаясь что-то сосредоточенно рассматривать в углу комнаты, затем начинал писать вновь так же споро, от чего конец длинной ручки слегка подрагивал в замысловатом танце.
Наконец он отложил перо и, откинувшись облегченно на спинку стула, спросил:
– Отвели?
– Отвели, господин статский советник!
– Вот что, милейший, до предела ослабьте нашему арестованному тюремный режим. Пусть он почувствует, что находится на особом положении. Пускай имеет свидания с женой, знакомыми, получает питание из дома, пусть даже имеет собственную постель. Может, такое положение позволит ему вспомнить еще что-нибудь ценное.
– Слушаюсь, господин статский советник.
– Но вместе с тем он должен находиться в строжайшей изоляции, чтобы не было никаких контактов с другими арестованными. Все его передачи и корреспонденцию проверять самым тщательным образом. Неизвестно, какой еще сюрприз он может вывернуть.
– Сделаем все возможное.
– Имеется ли возможность прослушивать его беседы во время свиданий?
– Постараемся сделать, господин статский советник, – с готовностью отозвался начальник тюрьмы. – Для этого у нас имеется специальная комната. В ней оборудовано слуховое окно, слышимость там такая же, как в кафедральном соборе.
– Прекрасно, – с некоторым воодушевлением произнес Виноградов. – Извещайте меня о любой мелочи, какая может случиться во время свиданий. Особенно во время разговора с его женой.
– Хорошо, господин статский советник.
Взяв трость, прислоненную к столу, подытожил сдержанно:
– На сегодня, кажется, все. Пойду прогуляюсь. Погода просто великолепная.
– Вы бы к нам почаще наведывались.
– Ну да, конечно, – ответил Виноградов, надев шляпу. – Посидишь тут у вас немного, и такое впечатление, что срок отбываешь.
Начальник тюрьмы едва улыбнулся.
– В наших стенах вы найдете самый душевный прием.
– Не сомневаюсь, милейший, – невесело буркнул Виноградов, направляясь к двери.
Глава 13
ЗАГУЛЬНЫЙ МАЛЫЙ
Покинув здание тюрьмы, Григорий Леонидович некоторое время брел бесцельно, как будто бы и вправду наслаждался предоставленной свободой. Погода была хорошая, и после каземата с толстыми стенами, в которых он побывал, пусть по служебной необходимости, прогулка доставляла ему особенное удовольствие.
Два раза он останавливался у витрин с газетами, после чего, праздно помахивая тросточкой, двигался дальше.
Вчера вечером Григорий Виноградов увиделся с баронессой Катрин Розен. Весь вечер они провели в ресторане. Барышня держалась отчужденно, а под конец упрекнула возлюбленного в том, что тот не держит своего обещания: уже две недели они должны отдыхать в тихом курортном местечке, наслаждаться обществом друг друга и, укрепляя здоровье, пить минеральную воду, а вместо этого она теперь вынуждена глотать городскую пыль. Григорий Леонидович сделал все, чтобы убедить баронессу в своем душевном расположении, и клятвенно заверил, что как только разгребет текущие дела, так немедленно отправится с ней в вояж.
В последний вечер они расставались не в самых добрых чувствах, что невероятно тяготило Виноградова, и он дал себе слово сделать все возможное, чтобы вернуть утраченное расположение баронессы.
В Петровский сад Григорий Леонидович явился после того, как окончательно убедился в том, что за ним не следят. Что он попал под наблюдение, Виноградов установил вчера вечером, когда возвращался домой, – садясь в экипаж, он встретился взглядом с человеком, стоящим у цветочного киоска. Это вполне можно было бы принять за случайность, если бы не показательно равнодушный взгляд молодого человека. Постояв у цветочного киоска, он так ничего и не приобрел и, поймав экипаж, поехал за ним следом. Высадившись за углом, Виноградов пересел в закрытый экипаж и направился в противоположную сторону. Спрятавшись в подворотне, он наблюдал за суетливыми действиями топтуна.
Странное это ощущение – находиться под пристальным наблюдением. Теперь он понимал подозреваемых, за которыми устанавливалась слежка. Оказывается, в этом нет ничего занятного, поневоле занервничаешь. Некоторое время начальник сыскной полиции рассуждал, кто бы это мог быть и что это могло значить, но потом пришел к утешительному для себя выводу, что на шпиков, состоящих на службе у государства, они явно не похожи. Во-первых, он не видел за собой ни очевидных, ни мнимых грехов; а во-вторых, квалифицированные шпики действуют не в пример тоньше и деликатнее, – как правило, они обычные люди из толпы, которых часто не способен выделить даже опытный глаз.
Наверняка наблюдение как-то связано с его последним делом. А если это действительно так, то можно предположить, что расследование продвигается в нужном направлении.
Вряд ли преступники отважатся на его устранение, хотя бы потому, что вместо него придет кто-то другой. А потом, у преступников имеется определенный кодекс чести, который они не нарушат ни при каких обстоятельствах, – адвокатов и полицейских не трогать.
