— Валяй, — сказал я, стоя вполоборота к следующему пролету и показывая тем самым, что разговор будет коротким.
— Отличный выбор, детектив. Вы, случайно, не знаете молодую женщину лет двадцати пяти — тридцати пяти, рост примерно пять футов четыре дюйма, худую, с короткими черными волосами? Наверное, стоит сказать, что она очень привлекательная — если вам по вкусу бродяжки.
Я едва не ухватился за перила, чтобы не упасть. Подколка Куигли прошла мимо: я думал только о неопознанном трупе женщины с моим номером в мобильнике, с кольцом, которое сняли с окоченевшего пальца и бросили в пакет для опознания.
— Что с ней стало?
— То есть вы ее знаете?
— Да. Я ее знаю. Что случилось?
Куигли растягивал удовольствие, выгибая брови и стараясь выглядеть загадочно, — и ему бы удалось, до той самой секунды, когда я бы впечатал его в стену.
— Она забрела сюда спозаранку. Хотела немедленно увидеть Майка Кеннеди, «если вы не против», и была очень настойчива. Майк, да? Я-то полагал, что тебе нравятся более чистые и респектабельные, ну да о вкусах не спорят.
Он ухмыльнулся. Я ничего не мог ответить: чувство облегчения было настолько мощным, словно меня выпотрошили.
— Бернадетта сказала ей, что тебя нет, что нужно сесть и подождать, но маленькой мисс Аварии это не подходило. Она страшно суетилась, повышала голос, и все такое. Возмутительное поведение. Полагаю, кое-кому нравятся истеричные особы, но это же полицейское управление, а не ночной клуб.
— Где она?
— Ваши подружки не моя забота, детектив Кеннеди. Я просто случайно зашел сюда и увидел, какой кавардак она устроила. Я решил вам помочь, показать молодой женщине, что она не должна врываться в контору словно царица Савская и требовать того, другого и третьего. Поэтому я сообщил ей, что я ваш друг и что она может мне сказать то же, что и вам.
Я засунул руки в карманы, чтобы спрятать сжатые кулаки.
— То есть ты угрозами заставил ее все рассказать.
Куигли сжал губы:
— Не стоит говорить со мной в таком тоне, детектив. Я не заставлял ее, а просто привел в комнату для допросов, и там мы немного поболтали. Убедить ее удалось не сразу, но в конце концов она сообразила, что лучше всего выполнять приказы полиции.
— Ты пригрозил арестовать ее.
Одна мысль о том, что она может оказаться под замком, превратила бы Дину в испуганного зверя; я почти слышал безумные голоса, которые звучат все громче в ее голове. Я лихорадочно раздумывал о том, как подать против Куигли как можно больше жалоб. Мне плевать: пусть у него в кармане сам главный комиссар полиции, пусть я остаток жизни проведу с овцеводами в Лейтриме, — но эта тварь рухнет в пропасть вместе со мной.
— У нее была краденая собственность, принадлежащая полиции. Я не мог закрыть на это глаза, не так ли? Если она отказывалась ее вернуть, мой долг — посадить ее под арест.
— Ты о чем? Какая собственность полиции? — Я пытался вспомнить, что мог принести домой: папку, фотографию? Чего я еще не хватился?
Куигли тошнотворно улыбнулся и выставил вперед пакет для вещдоков.
Я наклонил пакет к слабому потоку жемчужного света, пробивающегося через окно лестничного пролета. Куигли не ослабил хватку. Только через секунду я сообразил, на что именно смотрю: это был женский ноготь — аккуратно подпиленный и наманикюренный, покрашенный розово-бежевым лаком. Ноготь был вырван с мясом. В трещине застрял клочок розовой шерсти.
Куигли о чем-то разглагольствовал, но был где-то далеко, и я его не слышал. Воздух стал плотным, жестким, он бил меня по голове, он говорил со мной тысячей безумных голосов. Мне нужно было отвернуться, сбить Куигли с ног и бежать — но я не мог пошевелиться. Мне казалось, что кто-то сколол мои веки булавками.
Ярлычок подписан знакомым почерком, твердым, с наклоном вперед — совсем не похожим на полуграмотные каракули Куигли. «Найдено в жилище Конора Бреннана, в гостиной…» Холодный ветер, аромат яблок, отстраненный взгляд Ричи.
Когда слух вернулся ко мне, Куигли все еще говорил. Лестничный пролет сделал его голос шипящим, бесплотным.
— Сначала я решил — Боже мой, великий Снайпер Кеннеди оставляет вещдоки валяться где попало, и их подбирает его телка! Кто бы мог подумать?
Он хихикнул. Я почти чувствовал, как этот смешок стекает по моему лицу словно прогорклое сало.
— Но пока я ждал, когда ты соизволишь нас посетить, я чуть-чуть почитал твое дело — ненавижу совать свой нос в чужие дела, но ты же понимаешь: нужно было понять, где может пригодиться эта штука, нужно было решить, как именно поступить. И, смотри-ка, я обнаружил кое-что интересное! Вот этот почерк не твой, конечно, твой за столько лет я уже научился отличать, — но в папке с материалами дела он появляется до ужаса часто. — Куигли постучал себя пальцем по виску. — Меня же не зря зовут детективом, так?
Мне хотелось сжать пакет в руке, так чтобы он рассыпался в прах и исчез, чтобы даже его образ стерся из моей памяти.
— Я знал, что вы с молодым Курраном споетесь, но даже и не подозревал, что вы настолько близки. — Снова этот смешок. — И я вот думаю: юная леди взяла это у тебя или у Куррана?
Какая-то часть моего сознания снова пришла в движение — она действовала методично, словно машина. Двадцать пять лет, потраченных на то, чтобы научиться держать себя в руках. Друзья смеялись надо мной, новички закатывали глаза, стоило мне обратиться к ним с «той самой речью». Да пошли они все! Дело того стоило — хотя бы ради одного разговора на продуваемой сквозняками лестнице. Когда воспоминания об этом деле начинают царапать круги у меня в мозгу, я говорю себе только одно — все могло быть гораздо хуже.
Куигли наслаждался каждой секундой нашего разговора, и этим стоило воспользоваться.
— Только не говори, что забыл спросить у нее об этом. — Мой голос был холоден словно лед.
Я угадал: он не удержался.
— О Боже, какая драма: отказалась назвать мне свое имя, отказалась сообщить, где и как она добыла вот это. А когда я надавил на нее — слегка, — она просто начала истерить. Я не шучу: она вырвала с корнем огромный клок волос и завопила, что скажет тебе, будто это сделал я. Конечно, это меня не волновало — любой нормальный человек скорее прислушается к сотруднику полиции, чем к каким-то беспочвенным обвинениям безумной девицы. Я мог бы заставить ее говорить, но в этом не было смысла: я не верил ни единому слову. Знаешь, может, она и суперсладкая, но по ней плачет смирительная рубашка.
— Как жаль, что у тебя не было ее под рукой.
— Ты бы мне еще спасибо сказал, честное слово.
На этаже выше распахнулась дверь, и трое парней пошли по коридору в столовую, на все лады ругая какого-то свидетеля, у которого внезапно началась амнезия. Мы с Куигли вжались в стену словно заговорщики и молчали до тех пор, пока их голоса не затихли.
