— Никто не орет. Раньше они… — Снова грусть в голосе — тяжелая и глубокая. — Раньше они играли в игры.
— В какие? В «Монополию»?
— Теперь я понимаю, почему ты их выбрал. — Ричи закатил глаза. — Увлекательное зрелище, да?
— Однажды они построили на кухне форт из картонных коробок и одеял. Играли в ковбоев и индейцев, все четверо; дети лазили по отцу, делали боевую раскраску маминой помадой. По вечерам, когда дети спят, он и она сидели в саду с бутылкой вина. Она массировала ему спину. Они шутили, смеялись.
Такой длинной речи мы от него еще не слышали. Ему до смерти хотелось поговорить о Спейнах, он буквально мечтал об этой возможности. Я кивал, и, достав блокнот, начал рисовать в нем каракули, притворяясь, что делаю пометки.
— Конор, дружище, у тебя отлично получается. Именно такие сведения нам и нужны. Продолжай. Говоришь, они были счастливы? Это был крепкий брак?
— Это был прекрасный брак. Прекрасный, — тихо сказал Конор.
Был.
— Он ни разу не сделал ей ничего плохого?
Конор рывком повернул голову в мою сторону. Покрасневшие распухшие глаза, серые и холодные словно вода.
— Что, например?
— Это ты мне скажи.
— Раньше он постоянно приносил ей подарки, разную мелочь: хороший шоколад, книги, свечи — она любила свечи. Случайно столкнувшись на кухне, они целовались. После стольких лет вместе они по-прежнему были без ума друг от друга. Он бы скорее умер, чем причинил ей боль. Понятно?
— Ладно-ладно, — поднял я руки. — Спросить-то нужно было.
— И вот вам ответ. — Конор даже не моргнул. Кожа под щетиной казалась грубой, обветренной, словно он слишком много времени провел у холодного моря.
— Спасибо. Именно для этого мы здесь и собрались — чтобы выяснить факты. — Я аккуратно сделал пометку в блокноте. — А дети? Какие они?
— Она… словно куколка, словно девочка из книжки. — Боль в голосе Конора, казалось, сейчас выплеснется на поверхность. — Всегда в розовом. У нее были крылья феи, она их носила…
— Она? Кто «она»?
— Девочка.
— А, да ладно тебе, парень, хватит играть. Ты ведь знаешь, как их зовут. Что, они никогда не кричали друг другу в саду? Мама ни разу не звала детей ужинать? Ради бога, называй их по именам: я слишком стар, чтобы разбираться во всех этих «он, она, его, ее».
— Эмма, — тихо сказал Конор, словно боялся повредить имя.
— Точно. Давай про Эмму.
— Эмма обожала домашние дела — надевала фартучек, лепила булочки из рисовых колечек. У нее была игрушечная школьная доска; Эмма сажала перед ней кукол и изображала учительницу, рисовала на доске буквы. Брата тоже пыталась учить, но он не мог усидеть на месте — разбрасывал кукол и убегал. Она была тихой. Веселой.
Снова «была».
— А ее брат? Он какой?
— Шумный — всегда смеется, кричит, даже без слов, просто для того, чтобы пошуметь, он от этого со смеху помирал. Он…
— Его имя?
— Джек. Он постоянно опрокидывал кукол Эммы, но потом сам их поднимал и целовал, чтобы утешить. Давал им попить сока. Однажды Эмма простудилась и не пошла в школу, так он весь день ей что-нибудь таскал — игрушки, одеяло и все такое. Милые дети. Хорошие. Замечательные.
Ричи задвигал ногами под столом; он никак не мог забыть увиденное. Я постучал ручкой по зубам и принялся читать записи в блокноте.
— Конор, я подметил интересную деталь: ты все время говоришь в прошедшем времени — они играли, Пэт приносил Дженни подарки… Что-то изменилось?
Конор уставился на свое отражение в стекле, словно разглядывая непредсказуемого и опасного незнакомца.
— Он — Пэт — потерял работу.
— Откуда ты знаешь?
— Днем он сидел дома.
Значит, Конор был там в то время — и, соответственно, его тоже нельзя назвать трудолюбивой пчелкой.
— И ковбои с индейцами закончились? Объятия в саду — тоже?
Снова эта холодная серая вспышка.
— Увольнение бьет по голове — многим, не только ему.
Как быстро он встал на защиту Пэта. Я не мог понять, делал ли это Конор ради Спейна или ради себя самого.
— Значит, у него поехала крыша? — спросил я, задумчиво кивая.
— Возможно. — Он снова напрягся, стал осторожничать.
Я откинулся на спинку стула и начал неторопливо изучать свои фальшивые записи, давая Конору возможность успокоиться. В комнате стало теплее, и воздух казался плотным, колючим, будто шерсть. Ричи шумно выдохнул и принялся обмахивать себя краем футболки словно веером, однако Конор, будто ничего не замечая, так и не снял пальто.
— Пэта уволили несколько месяцев назад, — сказал я. — А когда ты начал проводить время на Оушен-Вью?
Секундная пауза.
— Недавно.
— Год назад? Два?
— Может, год или даже меньше. Я не обратил внимания.
— И как часто ты туда заезжал?
Снова молчание, на этот раз более долгое. Он опять осторожничал.
— По-разному.
— От чего это зависело?
Конор пожал плечами.
— Слушай, я ведь не прошу предоставить расписание с печатью. Скажи хоть приблизительно. Каждый день? Раз в неделю? Раз в месяц?
— Пару раз в неделю, а может, и меньше.
Что означало — по крайней мере, через день.
— А в какое время — днем или ночью?
— В основном ночью. Иногда днем.
— А позавчера ты тоже отправился в свой загородный домик?
Конор откинулся на спинку стула и, сложив руки на груди, уставился в потолок.
— Не помню.
Конец разговора.
— Ладно, — кивнул я. — Если не хочешь пока об этом вспоминать, не страшно. Выберем другую тему: поговорим о тебе. Чем ты занимаешься, когда не дрыхнешь в брошенных домах? Работа есть?
Нет ответа.
— Ах ты Боже мой. — Ричи закатил глаза. — Зубы рвать и то легче. Думаешь, мы арестуем тебя за то, что ты айтишник?
— Не айтишник. Веб-дизайнер.
А веб-дизайнер знает о компьютерах достаточно, чтобы удалить с них данные, как у Спейнов.
— Вот видишь, Конор. Не сложно, правда? Веб-дизайн — не то, чего нужно стыдиться. За такую работу платят хорошие деньги.
Конор невесело хмыкнул, по-прежнему глядя в потолок:
— Вы так думаете?
— Кризис, да? — Ричи щелкнул пальцами и указал на Конора. — Все было в шоколаде, ты талантливый дизайнер, ваял сайты, и вдруг — бац! — кризис, и ты уже на пособии.
