– Да.
– А Вера, значит, поехала к ее матери?
– Судя по всему, больше некуда было. Старуху Афанасьеву все называют сумасшедшей. Она ни с кем не общается, почти безвылазно сидит дома. Других детей у нее нет, внуков тоже. Вообще никого.
– Она приняла Веру?
– Да. Но такая жизнь хуже смерти, поверьте. Наблюдение ведется в течение нескольких дней, Вера Александровна один раз спустилась в магазин, три раза выбросила мусорное ведро и дошла до ближайшей аптеки. Один раз, – тихо добавил Юрий Васильевич.
– И что ты обо всем этом думаешь?
– А что тут думать? Если вы по-прежнему желаете тратить на это деньги…
– Следить, как две старухи по очереди выбрасывают мусорное ведро? – хмыкнул Никита.
– Вот и я так думаю.
– Давай вот что сделаем… Сейчас ты наблюдение снимаешь. А через месяц… Мы сделаем проверочку: как там Вера поживает? Ее надо держать на контроле.
– Под колпаком?
– Да. Годок-другой, а там, я думаю, мы от нее избавимся. Я хочу, чтобы моя бывшая жена опять угодила за решетку, и на этот раз навсегда, – твердо сказал Никита. – Я хочу, чтобы она там, на зоне, умерла.
– Вы ее так ненавидите? – тихо спросил Юрий Васильевич.
– Ненавижу? – Никита чуть не расхохотался. – Я десять лет вообще не вспоминал о ее существовании. Мне безразлично, есть она или нет, больна или здорова, свободна или замужем. Я просто не хочу ее больше видеть. Не хочу случайно столкнуться с ней на улице. Не хочу, чтобы с ней, так же случайно, столкнулась моя жена. Всякое общение между нами исключается. На это мне никаких денег не жалко.
– Я понял, – кивнул Юрий Васильевич. – Жучки в квартире Афанасьевой поставить?
– А смысл?
– Не вижу в этом никакого смысла. Фирма большая, работы много, расходы растут. Я регулярно занимаюсь прослушкой наших сотрудников, дорога Алмазовой в Москву отняла у меня уйму времени. Я выбился из графика. Ее разговоры с безумной старухой…
– Я понял, – нетерпеливо перебил Никита. – Никому не интересны. У меня тоже нет на это времени. Если ты считаешь, что Вера не опасна…
– У нее ничего нет. Ни денег, ни жилья, ни родственников, ни друзей. Никого. Чем она может вам угрожать? У охраны на въезде в поселок, где вы живете, есть ее фото. Весь периметр вашего участка под наблюдением. За ворота мышь не проскочит. В московской квартире тоже охрана. Консьерж – бывший сотрудник спецслужб. Если хотите, к вам тоже приставим охранника.
– Не перегибай, – поморщился Никита. – Не представляю, чтобы Вера бросилась на меня с ножом. Не ее метод. Хотя она, конечно, сильно изменилась. – Он опять взял в руки фотографию бывшей жены. Ту, где она стояла на перроне и курила. Нет, это не Вера!
– Я думаю, оставить ее на месяц в покое разумно, Никита Борисович. А потом проверить, как и чем она дышит. За месяц ничего не изменится.
– Не изменится, – эхом откликнулся Никита. – Ну, все, Юрий Васильевич. Давай работать. Эта женщина и так отняла у нас много времени. Слишком много, – подчеркнул он. И словно в ответ на его слова зазвонил телефон.
– Никита Борисович, вы просили в течение получаса ни с кем не соединять, – извинительно сказала Ира. – Но полчаса уже прошло.
– Я освободился. Кто там ко мне рвется? – И Никита кивком дал понять начальнику службы безопасности, что тот свободен.
Рабочий день продолжался. Бизнес вяло, но все-таки шел, несмотря на традиционное летнее затишье.
Зато Никита предвкушал чудесный вечер в кругу семьи, восхитительный ужин, бокал великолепного вина и еще массу всяких удовольствий. Загорелое стройное тело жены, ее гладкая, без единого изъяна кожа, пахнущая какими-то редкими духами, название которых он все никак не мог запомнить, будили его сексуальный аппетит. Таша никогда не отказывала в близости, и Никита с удовольствием, как истинный гурман, лакомился ее прелестями, сладко думая о том, сколько же мужчин ему завидует. Он сам себе иногда завидовал, своей удачливости и предприимчивости, умению выбирать все самое лучшее из того, что есть в меню.
Его жизнь давно уже встала на рельсы и катилась по ним, встречая повсюду лишь зеленый свет. Причем господин Намин ехал в вагоне повышенной комфортности, да с такими рессорами, чтобы на ухабах не трясло. И Веру к этому пути, по которому едут лишь избранные, и на пушечный выстрел не подпустят. Старуха, да еще бомжиха, со справкой вместо паспорта. Нищая старуха с усталыми глазами и вялым ртом, уголки которого скорбно опущены.
Никита сгреб со стола Верины фото и засунул их в одну из папок, которую поставил на стеллаж среди прочих таких же. Отработанный материал.
Прощай, Вера! Тебе не повезло, но ты сама во всем виновата! И хорошо, что ты это понимаешь!
* * *
Солнечный свет не беспокоил, потому что во дворе дома росли огромные деревья. Тополя, кажется. Или березы? Вера поймала себя на мысли, что позабыла и эти деревья, и их название, и то, что ими так любят обсаживать уютные улочки провинциальных городов. Она сама родилась в таком вот маленьком городе, а теперь забыла об этом. Двор был похож на колодец, прохладный, глубокий, из окна первого этажа Вера не видела неба, только редкие солнечные лучи, пробивающиеся сквозь густую листву. По ним она могла догадываться, что погода сегодня отличная: дождя нет.
День выдался жарким, но здесь, в этой хрущобе, похожей на медвежью берлогу, было прохладно и сумеречно. Огромные деревья затеняли солнечный свет, на стенах в крохотной кухне, выкрашенных зеленой масляной краской, виднелись капельки воды. Казалось, сами стены этой квартиры плачут. Хотя глаза ее владелицы были абсолютно сухими.
Вчера они почти не говорили. Вера безумно устала, она хотела лишь одного: выспаться. Долго объяснять, кто она такая, не пришлось.
– Алмазова, знаю, – кивнула Танина мама. – Дочь мне писала. Располагайтесь в маленькой комнате и отдыхайте. Я вас не побеспокою.
Никаких ахов-вздохов и никаких слез. Хотя Вера была готова к истерике и бесконечному потоку воспоминаний: «Моя бедная Танечка, когда она была маленькой…» Ради возможности воспользоваться этой перевалочной базой, чтобы отдохнуть и прийти в чувство, Вера приготовилась терпеть.
Но терпеть ей не пришлось. Она, к своему удивлению, сладко уснула и проспала почти до полудня. Потому что солнечный свет не беспокоил и не докучала жара. Когда Вера вышла в большую комнату, Танина мама сидела в старом кресле с облупленными ручками перед телевизором. Звук был выключен, пожилая женщина безучастно смотрела, как миловидная дикторша на экране шевелит губами.
«Как же мне будет тяжело, – с тоской подумала Вера. – Она, похоже, сумасшедшая».
Вера понятия не имела, как приступить к делу. О Клавдии Ивановне она знала все и ничего. Подробности биографии и даже страшную семейную тайну. И не представляла, как Танина мама прореагирует на просьбу нежданной и незваной гостьи. Точнее, на последнюю волю своей покойной дочери, ее завещание, письменных доказательств существования коего не существует.
