— Непонятно, — мертвенным голосом пробормотал он.
Мы долго стояли, не решаясь двинуться с места, вглядываясь в надстройки корабля. Но вокруг царили тишина и неподвижность. Шевелилось лишь море.
— На борту кто-то есть, — произнес Пэтч. В его голосе слышалась тревога, а его лицо было таким же измученным и осунувшимся, как и в тот день, когда я впервые его увидел. — Вот послушай!
Но я не слышал ничего, кроме плеска волн о борт корабля и грохота разбивающегося о рифы прибоя. Судно было тихим и неподвижным, как могила. Мимо пролетела одинокая чайка. Она беззвучно парила в небе и на фоне облаков казалась белым обрывком бумаги.
Пэтч спустился на колодезную палубу и остановился, глядя на люк четвертого трюма. Присоединившись к нему, я вместо привычного, закрепленного деревянными клинышками брезентового покрытия увидел стальные плиты, совсем недавно приваренные к водозащитному порогу вокруг люка. Пэтч бросил беглый взгляд на стрелу тяговой лебедки, и мы пошли дальше. Пройдя мимо люка третьего трюма, который тоже оказался заварен, мы по трапу поднялись на шлюпочную палубу. Здесь были удалены все вытяжки. Они были разбросаны по всей палубе подобно отсеченным конечностям, а вентиляционные отверстия теперь закрывали ржавые пластины. Трубу у самого основания срезали, отбросили в сторону, а отверстие заварили листом железа. Вентиляционное отверстие машинного отделения было наглухо задраено, а место герметичных дверей в коридоры левого и правого борта верхней палубы заняли стальные плиты.
Теперь сомнений относительно истинности информации, поступившей от рыбака с Сент-Хельер, не оставалось. Какая-то спасательная компания действительно работала на «Мэри Дир». По всей вероятности, эти люди также устранили течь в передних трюмах. Это объясняло то, что приливу удалось приподнять судно над рифами. Оно вновь обрело плавучесть и почти было готово к плаванию. Я обнаружил Пэтча у левого угольного желоба. Его глаза были прикованы к крышке люка, которую сорвали с петель и бросили рядом на палубе. Вместо него к отверстию приварили стальную плиту. Это означало, что тело Деллимара останется там, в своем стальном гробу, пока остов судна не доставят в порт и на его борт не поднимутся чиновники, чтобы при помощи специального оборудования вскрыть корабль. Это означало, что Пэтча ждут долгие дни и недели тревоги. Его лицо исказилось отчаянием, и он прошептал:
— Ну вот и все. — Он отвернулся, глядя в сторону кормы. — Они должны были закрепить кормовой фалинь, — вздохнул он.
Я не понимал, о чем он думает. Лично я размышлял над тем, что кто-то проделал на судне всю эту работу и снова его покинул.
— Как ты думаешь, почему они отсюда ушли? — спросил я.
Он посмотрел на небо, снова втянул носом воздух, как будто нюхая западный бриз, резкими, но беспорядочными порывами налетающий на корабль.
— Наверное, им не понравился прогноз, — ответил он. — Возможно, они получили штормовое предупреждение.
Я смотрел на зазубренные рифы, вспоминая, как это было в прошлый раз. Но ведь…
— Что это? — раздался его резкий и четкий голос, и я услышал, как кашлянул, а затем уверенно заработал дизельный двигатель. Я слышал его ровный гул и чувствовал, как вибрирует палуба у нас под ногами. Несколько секунд мы стояли, не двигаясь, прислушиваясь к этому музыкальному рокоту, а затем бросились бежать к коридору бридждека. Мы выскочили из него у трапа, который вел вниз, на носовую часть колодезной палубы, и увидели, что на палубе, чуть позади люка второго трюма, закреплен большой насос. Двигатель работал на полную мощность, и толстый шланг, исчезающий в отверстии, вырезанном в крышке смотрового люка, пульсировал от потока воды. Вода выливалась из противоположного конца насоса, растекаясь по палубе и исчезая в шпигатах. Но рядом никого не было. Колодезная палуба была пуста, и на всей носовой части судна не было видно ни души.
Мне стало не по себе. Это уже было чересчур.
— Надо посмотреть на мостике, — произнес Пэтч. — Кто-то же включил этот насос.
Мы нырнули обратно в коридор и, взлетев по трапу, выскочили на мостик. Все здесь было таким знакомым и в то же время чудовищно изменившимся. Стекол больше не было, двери превратились в щепы, и по штурманской рубке со свистом гулял ветер. По измазанному песком помосту растекались маленькие ручейки воды, гонимые ветром в разные стороны. Ни на мостике, ни в штурманской рубке никого не было. Мы снова вышли на мостик, и вдруг Пэтч схватил меня за локоть и куда-то ткнул пальцем. Перед самым носом судна стоял подобно швартовной тумбе каменный столб, на который была наброшена петля толстого стального троса. Трос был туго натянут и протянулся от скалы к кораблю. Он служил якорем, не позволяющим приливу утащить куда-нибудь корабль. Именно на этот трос я и наткнулся минувшей ночью, подплывая к судну со стороны носа.
Но Пэтч показывал на что-то другое. Из-под носа «Мэри Дир» показалась маленькая синяя шлюпка. Это был Хиггинс, и он греб прямо к скале. Форменная фуражка на бычьей голове, массивные плечи и синяя матросская нательная рубашка — в холодном сером свете все это было таким отчетливым… Было также ясно, что он намеревается сделать. Я закричал, но он меня не услышал. Слетев по трапу, я выскочил на колодезную палубу, а затем взбежал на бак.
— Хиггинс! — завопил я. — Хиггинс!
Но порывы ветра уже усилились, и Хиггинс меня не услышал. Он уже доплыл до скалы и привязал лодку к какому-то камню. Затем он начал карабкаться наверх. Добравшись до петли троса, он поддел ее ломом, который привез именно для этой цели, и начал поднимать ее по скале. Я тщетно кричал на него, балансируя на скользком и продуваемом всеми ветрами носу «Мэри Дир».
Он работал, повернувшись ко мне спиной. Наконец, сдернув петлю, он столкнул ее с зазубренной поверхности камня в воду. В ту же секунду туго натянутый трос, удерживавший корабль на месте, провис, а затем с плеском погрузился в воду. Хиггинс спустился вниз и снова сел в лодку.
Он увидел меня, едва отвязав фалинь, и несколько секунд молча смотрел на меня. Его лицо было лишено какого бы то ни было выражения, а его большие плечи ссутулились от тех усилий, которые он совершил. Все это время я не переставал кричать, требуя, чтобы он снова закрепил трос на скале.
— Надвигается шторм, — вопил я. — Шторм!
Я повторял и повторял это короткое слово, пытаясь вдолбить его в тупую башку Хиггинса.
Возможно, мне это удалось, потому что внезапно он оттолкнулся от скалы, одним веслом развернул лодку и начал грести обратно к «Мэри Дир». Запаниковал ли Хиггинс и предпринял отчаянную попытку вернуться на борт или же его посетила внезапная жалость и, проникшись зловещим характером местности, он решил снять нас с парохода, я этого уже никогда не узнаю. Северное течение имело скорость около трех узлов. Оно не подпускало его к кораблю, и, хотя он греб, как одержимый, пытаясь заставить тяжелую лодку двигаться быстрее течения, ему удалось продвинуться не более чем на двадцать ярдов. Он быстро устал, и после первого рывка у него не осталось сил бороться со стихией. Течение начало увлекать его лодку, унося ее все дальше и дальше от судна, хотя все это время он продолжал лихорадочно грести.
