Бертран уговорил ее устроить званую вечеринку на открытии, чтобы привлечь к выставке интерес. Габриэль колебалась. Она знала, что Алекс погрузится в депрессию на несколько дней от одной только мысли, что ему нужно будет на ней присутствовать. В конце концов, они пришли к компромиссу. Когда утром в одиннадцать бесшумно открылись двери, две молодые официантки в белых блузках и черных мини-юбках стояли, предлагая бокалы с шампанским «Поль Роже» и тарелки с канапе всякому, кто пересекал порог. Габриэль опасалась, что никто не придет, однако ошиблась — любители выставок, получившие приглашения по электронной почте, случайные прохожие, привлеченные возможностью бесплатной выпивки, и ее друзья и знакомые, которым она сама звонила и писала, имена из старых записных книжек — многих из них не видела несколько лет. И все пришли. В результате к полудню собралось более сотни посетителей, многие выходили на улицу покурить.
Заканчивая второй бокал шампанского, Габриэль поняла, что получает удовольствие. Выставка состояла из двадцати семи работ, созданных за последние три года, за исключением ее автопортрета, который Алекс попросил сохранить. Он остался стоять на кофейном столике в гостиной. И теперь, когда все работы были умело расставлены и освещены — в особенности гравировка на стекле, — ее произведения выглядели вполне профессионально, ничуть не хуже, чем на других выставках, которые ей довелось посетить. Никто не смеялся. Люди внимательно рассматривали экспонаты, делали вдумчивые замечания — как правило, им все нравилось. Серьезный молодой репортер из «Трибьюн де Женева» даже сравнил ее упор на простоту линий с топографией голов Джакометти.
[36]
Оставалось сожалеть только об одном: никто так и не купил ни одну из работ. Тут Габриэль винила Бертрана, который настоял на том, чтобы цены оставались от 4500 швейцарских франков — около пяти тысяч долларов — за сканы маленьких голов животных и до 18000 за большой портрет магнитно-резонансной томографии «Невидимый человек». Если им ничего не удастся продать до конца дня, это будет большим унижением.
Габриэль попыталась забыть об этом и сосредоточилась на том, что говорил стоявший напротив нее человек. Шум мешал разбирать его слова, и ей пришлось прервать своего собеседника. Она положила руку ему на плечо.
— Извините, я не расслышала ваше имя.
— Боб Уолтон. Я работал с Алексом в ЦЕРНе. И сказал, что вы с ним познакомились на вечеринке у меня в доме.
— О господи, вы совершенно правы, — воскликнула Габриэль. — Как вы поживаете? — Она пожала ему руку и внимательно посмотрела. Высокий, худощавый, аккуратный, серый — аскет, решила она, или просто очень суровый человек. Он мог быть монахом — нет, скорее аббатом, в нем чувствовалась властность. — Как странно, я только что вспоминала о той вечеринке с друзьями. Не уверена, что нас тогда представили друг другу.
— Да, пожалуй, вы правы.
— Ну хоть и с некоторым опозданием, но спасибо, вы изменили мою жизнь.
Он даже не улыбнулся.
— Я не видел Алекса несколько лет. Надеюсь, он придет?
— Я очень на это рассчитываю. — Ее взгляд в который раз устремился к двери в надежде, что ее муж, наконец, появится. До сих пор Алекс лишь прислал молчаливого телохранителя, который встал у входа, точно вышибала в ночном клубе; изредка он подносил рукав к лицу и что-то говорил. — Так что же вас сюда привело? Вы любите ходить на выставки или оказались здесь случайно?
— Ни то ни другое. Меня пригласил Алекс.
— Алекс? — Она бросила на него оценивающий взгляд. — Извините, я не знала, что муж кого-то приглашал. Обычно он такими вещами не занимается.
— Я и сам удивился. В особенности если учесть, что мы поссорились во время нашей последней встречи. А теперь, когда я пришел, чтобы загладить свою вину, его здесь не оказалось. Ничего страшного, мне понравились ваши работы.
— Благодарю вас. — Габриэль все еще не могла смириться с мыслью, что Алекс мог кого-то пригласить, не поставив ее в известность. — Быть может, вы что-нибудь купите?
— Боюсь, что цены не по карману человеку, живущему на деньги, которые платит ЦЕРН.
Впервые за весь разговор он улыбнулся — эффект получился неожиданным, подобно лучу солнца на фоне серого пейзажа. Он засунул руку в нагрудный карман.
— Если у вас возникнет желание превратить в искусство физику элементарных частиц, позвоните мне.
Он протянул ей визитку. Габриэль прочитала:
Профессор Роберт Уолтон
Директор компьютерного центра
ЦЕРН — Европейская организация ядерных исследований
1211 Женева 23 — Швейцария
— Звучит впечатляюще. — Она спрятала визитку в карман. — Благодарю вас. Возможно, я так и сделаю. Ню расскажите мне о вас и Алексе…
— Дорогая, ты замечательная, — произнес женский голос за ее спиной.
Габриэль почувствовала, как кто-то сжал ее локоть, повернулась и увидела широкое бледное лицо и большие серые глаза Дженни Бринкерхоф, еще одной англичанки за тридцать, чей муж был менеджером хедж-фонда.
Габриэль заметила, что Дженни начала чаще общаться с ними: все они — экономические мигранты Лондона, бегущие от пятидесятипроцентных налогов Великобритании. Все они говорили о том, как трудно здесь найти приличные школы. Казалось, остальное интересовало их гораздо меньше.
— Джин, как мило, что вы пришли.
— Как мило, что вы меня пригласили.
Они расцеловались, и Габриэль повернулась, чтобы познакомить ее с Уолтоном, но тот успел отойти и вступить в беседу с репортером из «Трибьюн». Так часто бывает на подобных вечеринках с выпивкой: ты застреваешь с теми, кто тебя не интересует, а совсем рядом находится человек, с которым тебе хочется пообщаться.
«Интересно, как скоро Джин упомянет своих детей», — подумала Габриэль.
— И я вам завидую — ведь у вас есть возможность заниматься такими вещами. Трое детей окончательно убивают искру таланта…
Через плечо Габриэль увидела входящего в галерею человека, совершенно здесь неуместного.
— Прошу меня простить, Джин, — пробормотала она и направилась к двери. — Инспектор Леклер?
— Мадам Хоффман, — детектив вежливо пожал ей руку.
Она отметила, что на нем та же одежда, в которой инспектор был в четыре утра: темная штормовка, белая рубашка, заметно посеревшая на вороте, и черный галстук, который совсем не по моде завязан слишком близко к толстому концу, как это обычно делал ее отец. Щетина на небритых щеках устремилась, точно серебристая плесень, к темным мешкам под глазами. Он выглядел в галерее чужеродным телом. Одна из официанток подошла к нему с подносом, уставленным бокалами с шампанским. Габриэль решила, что он откажется — ведь полицейским не положено употреблять алкоголь на службе? — но Леклер лишь улыбнулся.
