Габриэль писала и писала, забыв о времени, ее перо скользило по дорогой гладкой бумаге, каллиграфическое письмо завораживало. На противоположном берегу озера начали зажигаться огни. Мысль об Алексе, который находился где-то там с разбитой головой, ее угнетала.
«Я чувствую себя ужасно, собираясь уезжать, когда ты болен, но если ты не позволяешь тебе помочь, не разрешаешь докторам тщательно себя осмотреть, какой смысл мне оставаться здесь? Если я нужна тебе, позвони. Пожалуйста. В любое время. Это все, чего я когда-либо хотела. Я люблю тебя.
Г.Х.».
Она вложила письмо в конверт, запечатала его, написала большую букву А в углу и отправилась в кабинет Алекса, на ходу попросив водителя-телохранителя отнести чемоданы в машину и отвезти ее в аэропорт.
Габриэль вошла в кабинет и положила конверт на клавиатуру компьютера мужа. Должно быть, она случайно нажала на какую-то клавишу, потому что экран ожил, и она обнаружила, что смотрит на изображение женщины, склонившейся над столом. Ей потребовалось несколько мгновений, чтобы понять: это она. Габриэль оглянулась, подняла голову наверх и увидела красный огонек детектора дыма; женщина на экране поступила так же.
Она нажала еще несколько клавиш в случайном порядке. Ничего не произошло. Тогда Габриэль ткнула ESC, картинка тут же уменьшилась и переместилась в верхний левый угол экрана, став частью двадцати четырех различных изображений, слегка выпячиваясь в стороны от центра, точно множественные грани глаза насекомого. На одном из них что-то медленно перемещалось. Она навела на него мышь и щелкнула. На экране появилось ночное изображение Габриэль, лежащей на постели в короткой ночной рубашке со скрещенными ногами и руками за головой. Рядом с ней ярко, словно солнце, сияла свеча. Видео было беззвучным. Габриэль на экране распустила пояс, сбросила рубашку, оставшись обнаженной, протянула руки — и тут же в правой части появилась голова Алекса. Он также начал раздеваться.
Послышалось вежливое покашливание.
— Мадам Хоффман? — раздался голос у нее за спиной, и Габриэль оторвала полный ужаса взгляд от экрана.
На пороге стоял водитель. За ним высились двое полицейских в черных фуражках.
В Нью-Йорке, в половине второго фондовая биржа начала испытывать такую сильную волатильность, что частота пополнения ликвидности увеличилась до семи в минуту, забирая около двадцати процентов ликвидности рынка. Индекс Доу-Джонса понизился более чем на полтора процента, а Эс энд Пи 500 — на два процента. ВИКС поднялся на десять.
Мэри Шапиро
[64]
передала полученные сведения в Конгресс. Предпосылки событий, произошедших на финансовых рынках США в течение следующих двух часов, носили исключительно фактический характер, они были получены из выступлений перед Конгрессом и объединенных докладов Комиссии по срочной биржевой торговле и Комиссии по ценным бумагам.
Глава 17
Большинство сильных индивидуумов, или тех, кто наиболее успешно справляется с условиями жизни, обычно оставляет самое многочисленное потомство. Но успех часто определяется наличием специального оружия или средств обороны…
Чарлз Дарвин.
Происхождение видов (1859)
Зимейза находилась у черта на куличках — ни истории, ни географии, ни жителей; даже имя являлось аббревиатурой с переставленными буквами названий других мест «Индустриальная зона Мейрин-Сатини». Хоффман ехал между низкими строениями, которые не были ни офисными блоками, ни фабриками, а неким гибридом между ними. Что здесь происходило? Что производили? Невозможно дать ответы на эти вопросы. Скелетообразные руки кранов простирались над строительными площадками и парковками грузовиков, опустевших к вечеру. Они могли бы находиться в любой точке мира.
До аэропорта на восток было менее километра. Огни терминалов придавали бледное сияние темнеющему небу, затянутому низкими облаками. Всякий раз, когда над головой пролетал пассажирский самолет, казалось, что на берег обрушивается прибойная волна: за громоподобным крещендо, от которого трепетали нервы Хоффмана, следовал отлив; посадочные огни растворялись, точно обломки кораблекрушения в темноте, между перекладинами кранов и плоскими крышами.
Александр вел «БМВ» с величайшей осторожностью, приблизив лицо к ветровому стеклу. Повсюду шли дорожные работы, укладывали кабели; сначала закрыли одну полосу, потом другую, и ему приходилось выписывать зигзаги. Поворот на Рут-де-Клерваль находился справа, рядом с центром продажи запчастей для «Вольво», «Ниссана» и «Хонды». Хоффман показал, что собирается свернуть туда. Впереди слева он увидел бензозаправочную станцию, остановился возле насосов и вошел внутрь. Система скрытого видеонаблюдения показала, что он задержался между рядами, потом решительно направился к секции, торгующей канистрами: красный металл, хорошее качество, стоимость — тридцать пять франков. На видеозаписи его движения выглядели дергаными, как у марионетки. Александр купил пять канистр, заплатив наличными. Верхняя камера четко показала рану у него на макушке. Продавец описал его как человека, который заметно нервничал. Его лицо и одежда были покрыты слоем грязи и машинного масла, в волосах запеклась кровь.
— Почему здесь всюду ведутся дорожные работы? — спросил Хоффман, сделав жуткую попытку улыбнуться.
— Это продолжается уже несколько месяцев, месье. Они прокладывают стекловолоконный кабель.
Хоффман вышел на заправочный терминал с пятью канистрами. Ему пришлось дважды сходить с ними к ближайшему насосу. Затем он начал их поочередно наполнять. Других покупателей не было. Александр чувствовал себя ужасно уязвимым, стоя под ярким светом флуоресцентных ламп, видел, что продавец за ним наблюдает. Еще один самолет пошел на посадку у них над головами, заставив задрожать окружающий воздух, и Хоффману показалось, что его выворачивает наизнанку. Он закончил наполнять последнюю канистру, распахнул заднюю дверцу «БМВ» и принялся укладывать их одну за другой на сиденье, затем вернулся в магазин, заплатил наличными сто шестьдесят восемь франков за топливо и еще двадцать пять за фонарик, две зажигалки и три протирочные тряпки. Потом вышел из магазина, не оглядываясь.
Леклер быстро осмотрел тело, лежавшее на дне шахты лифта, и не обнаружил ничего интересного. Оно напомнило ему о самоубийстве, которое он однажды расследовал на железнодорожной станции Корнавин. Леклер спокойно относился к такого рода вещам. А вот неопознанные трупы, смотревшие на него так, словно они все еще дышат, казалось, с укором спрашивали его: «Где ты был, когда мы нуждались в тебе больше всего?»
В подвале он коротко поговорил с австрийским бизнесменом, чью машину украл Хоффман. Бизнесмен пребывал в ярости и, казалось, винил в случившемся Леклера даже больше, чем человека, совершившего преступление, — «Я плачу налоги и рассчитываю, что полиция меня защитит», — и инспектору пришлось выслушивать его с вежливым выражением лица. Номер автомобиля и его описание сообщили всем полицейским Женевы с высокими приоритетами. Людей эвакуировали из здания, которое обыскали. Ждали приезда бригады криминалистов. Мадам Хоффман нашли в ее доме в Колоньи и привезли в полицейский участок для допроса. Шефа полиции поставили в известность о том, что происходит: к счастью, он находился на официальном обеде в Цюрихе, что было большим облегчением. Леклер считал, что сделал все, что мог.
