Найденные гранки были сплошь измалеваны типографскими чернилами. Все исправления на полях были начерно закрашены, то тут, то там уродливыми буквами были накорябаны ругательства. Рукописное предисловие сожгли, о чем победно сообщала надпись из больших букв, вырезанных откуда-то и наклеенных на первой странице прямо поверх текста.
Вот такими новостями мисс Гильярд пришлось встретить мисс Лидгейт, вернувшуюся в колледж в тот же день после завтрака. Попробовали выяснить, когда именно гранки унесли из библиотеки. Удалось опознать человека в дальнем эркере — им оказалась мисс Берроуз, библиотекарь. Она, однако, сказала, что не видела мисс Гильярд — в библиотеку та пришла позже, а на обед ушла раньше. Не видела она и гранок на столе — по крайней мере, не обратила внимания. В субботу в библиотеке было мало посетителей, но второкурсница, которая в три часа зашла свериться с позднелатинским словарем Дьюкенджа и, сняв книгу с полки, положила ее на стол, уверяла, что заметила бы гранки, если бы было что замечать. Студентку звали мисс Уотерс, она училась французской словесности у мисс Шоу.
Неудобно получилось со свидетельством казначея: та видела мисс Гильярд у дверей профессорской как раз в понедельник утром, перед службой. Но мисс Гильярд объяснила, что только до двери и дошла: она собиралась в профессорскую за забытой мантией, но потом вспомнила, что оставила ее в Елизаветинском здании, и отправилась туда, еще не успев войти в комнату. Она сердито осведомилась, уж не подозревает ли казначей, что это она испортила гранки. «Разумеется, нет, — заверила мисс Стивенс, — но если бы мисс Гильярд заходила в профессорскую, она бы знала, были ли гранки в комнате на тот момент, и, соответственно, помогла бы установить или terminus a quo, или же, напротив, terminus ad quem».
[99]
Этим список вещественных доказательств исчерпывался, не считая того факта, что у колледжского секретаря и финансового распорядителя мисс Эллисон пропала большая бутылка типографских чернил. Ни в субботу вечером, ни в воскресенье распорядитель в свой кабинет не заходила и могла сказать только, что в час дня в субботу бутылка была еще на месте. Дверь кабинета она никогда не закрывала, поскольку деньги хранились в другом месте, а все ценные бумаги были заперты в сейфе. А ее помощница жила не в колледже и в выходные не приходила.
Больше интереса для следствия не представляло почти ничего — разве что на стенах в коридорах и туалетах то и дело появлялись грубые надписи. Но надписи эти, конечно, сразу же стирали, поэтому осмотреть их было нельзя. Разумеется, после пропажи и порчи гранок следовало принять административные меры. Доктор Баринг обратилась ко всему колледжу и призвала очевидцев дать показания. Но никаких показаний не последовало, и ректор написала приказ, запрещающий разглашать информацию о происходящем за пределами колледжа: всякому, кто поставит в известность прессу, университетскую или национальную, грозило строгое дисциплинарное взыскание. Кроме того, члены Шрусбери осторожно навели справки в других женских колледжах и выяснили, что такого рода безобразия нигде больше не творятся.
Поскольку на данный момент все факты свидетельствовали о том, что нападки на колледж начались не раньше прошлого октября, подозрение закономерно пало на студенток первого курса. Когда доктор Баринг дошла до этого пункта, Гарриет сочла, что пора вмешаться.
— Боюсь, — сказала она, — что мои показания позволят исключить и первый курс, и вообще большую часть студенток. — И, борясь с неловкостью, она рассказала о двух подметных письмах, которые обнаружила во время встречи выпускников.
— Благодарю вас, мисс Вэйн, — сказала ректор, когда Гарриет окончила свой рассказ. — Мне искренне жаль, что вам пришлось пережить столь неприятные мгновения. И разумеется, ваше свидетельство существенно сужает круг подозреваемых. Если злоумышленник присутствовал на встрече выпускников — значит, скорее всего, это либо кто-то из немногих студенток, которые тогда остались в колледже из-за устных экзаменов, или кто-то из скаутов, или же одна из нас.
— Да. Боюсь, что именно так.
Доны переглянулись.
— Очевидно, — продолжала доктор Баринг, — это не может быть одна из выпускниц, поскольку выходки продолжаются уже довольно долго. Не может это быть и кто-то из посторонних, кто в колледже не живет, — некоторые письма подбрасывали в комнаты прямо под дверь, а кроме того, установлено, что надписи на стенах появлялись уже после полуночи. Таким образом, виновника следует искать среди сравнительно небольшого круга лиц — среди тех трех категорий, что я обозначила.
— И конечно же, — добавила мисс Берроуз, — гораздо вероятнее, что это кто-то из скаутов, а не одна из нас. Мне трудно даже вообразить, чтобы кто-то в профессорской опустился до таких гнусностей. Но что до людей другого класса…
— Вы несправедливы, — парировала мисс Бартон. — Я совершенно убеждена, что мы не должны поддаваться классовым предрассудкам.
— Насколько я знаю, у всех наших скаутов безупречная репутация, — сказала казначей. — Можете быть уверены, я с большим тщанием подбираю персонал. Те, кто не ночует в колледже, — уборщицы и другие слуги, разумеется, вне подозрений. Кроме того, напомню, бóльшая часть скаутов живет в своем крыле. При этом главный вход в нашем крыле на ночь запирается, а все окна первого этажа зарешечены. Запасной вход отгорожен от остальных зданий колледжа железной калиткой. Так что попасть из скаутского крыла в наше можно одним-единственным способом — через буфет. Но и он на ночь запирается. Ключи хранятся у главного скаута, Кэрри. Она работает в колледже уже пятнадцать лет, и, полагаю, ей можно доверять.
— Никогда не понимала, — язвительно вставила мисс Бартон, — зачем запирать на ночь бедных слуг. Прямо как диких зверей. А все остальные ходят где пожелают. Впрочем, в данном случае все оказалось к лучшему.
— Вы прекрасно знаете, почему мы так делаем, — сказала казначей. — У служебного входа нет привратника, кроме того, через стены колледжа нетрудно перелезть. Решетки стоят на всех окнах первого этажа, выходящих на улицу или на Кухонный двор, — в наших комнатах в том числе. Что же до буфета, то его запирают для того, чтобы студенты не таскали еду — насколько я знаю, при моей предшественнице они только этим и занимались. Так что, как видите, ограничения касаются членов колледжа в той же мере, что и скаутов.
— А кто из скаутов живет в других зданиях? — спросила финансовый распорядитель.
— В каждом здании их по нескольку человек, — ответила казначей. — Все они женщины порядочные и уже давно у нас служат. У меня с собой нет списка, но, кажется, в Тюдоровском здании их три, в Елизаветинском — то ли три, то ли четыре, и еще четыре живут в мансардах в Новом дворе. В Берли живут только студенты. А, и еще, конечно, есть личная прислуга ректора и горничная в лазарете — она живет там же, где фельдшер.
— Я проверю своих слуг и выясню, не причастен ли кто-нибудь из них к этому делу, — сказала доктор Баринг. — Казначея я попрошу навести справки о горничной из лазарета. И не лишним будет следить за теми скаутами, которые ночуют в колледже, — это в их же интересах.
