– Благодарю вас, сэр. Меня ужасно беспокоит мой кашель… ужасно беспокоит. Вы не можете себе представить, как трудно мне отхаркивать мокроту. И мне постоянно хочется есть. Я зябну, когда мне долго не дают есть. А мухи! Я слишком слаб, чтобы справиться с ними.
– А как ваша память? – спросил полковник.
– О, память у меня в порядке. Верите ли, сэр, я могу вам назвать по имени каждого из солдат фланговой роты капитана Гольдена.
– А битва? Вы помните её?
– Ещё бы! Каждый раз, как закрываю глаза, я как бы снова переживаю её во всех подробностях. Вы не поверите, сэр, до чего ясно она представляется мне. Вот линия наших войск – от бутылки с болеутоляющим до табакерки. Вы смотрите? Теперь пусть коробочка с пилюлями направо будет Гугумон, где находились мы, а напёрсток Норы – Лаэ-Сент. Здесь были все наши пушки, а вон там, позади, резервы и бельгийцы. Ах, эти бельгийцы! – Он яростно плюнул в огонь. – Затем, там, где лежит моя трубка, находились французы, а выше, куда я положил свой кисет с табаком, – пруссаки, подходившие к нам с левого фланга. Чёрт возьми! Красивое было зрелище, когда они начали палить из пушек.
– Что же вас больше всего поразило в этом сражении? – спросил полковник.
– Я лишился во время него трёх полукрон, – жалобно сказал старый Брюстер. – Ничего удивительного не будет, если мне не удастся получить эти деньги обратно. Я дал их в Брюсселе Джабезу Смиту, своему соседу по строю. «В ближайшую получку я верну вам эти деньги, Грег», – сказал он. Но ему не пришлось сдержать своё слово. Его заколол улан в Куортер-Брассе, и я остался с распиской в руках вместо денег. Так я всё равно что потерял эти деньги.
Полковник, смеясь, встал со стула.
– Офицеры полка хотели бы, чтобы вы купили себе какую-нибудь безделицу, которая послужила бы к вашему удобству, – сказал он. – Это не от меня, так что вы, пожалуйста, не благодарите.
Он взял кисет старика и сунул в него новенький банковский билет.
– Благодарю вас, сэр. Но я хотел бы попросить вас об одной милости, полковник. Когда я умру, вы не откажете мне в воинских почестях при погребении?
– Хорошо, мой друг, я позабочусь об этом, – сказал полковник. – До свидания. Надеюсь, что буду иметь от вас только добрые вести.
– Хороший джентльмен, Нора, – проворчал старый Брюстер, глядя вслед удалившемуся полковнику, – но всё-таки далеко ему до моего полковника Бинга.
В этот день старику неожиданно сделалось хуже. Даже яркое летнее солнце, целыми потоками врывавшееся в комнату, было не в состоянии отогреть это увядшее тело. Пришедший доктор молча покачал головой. Весь день больной лежал неподвижно, и только слабое дыхание показывало, что в нём ещё теплится жизнь. Нора и сержант Макдональд весь день сидели у его кровати, но он, по-видимому, не замечал их присутствия и лежал тихо, с полузакрытыми глазами, положив руки под щёку, как человек, который очень устал.
Они оставили его на минуту одного и сидели в соседней комнате, где Нора готовила чай, как вдруг громкий, полный силы и яростного возбуждения голос прозвучал по всему дому.
– Гвардейцам нужен порох! – крикнул он, и затем ещё раз: – Гвардейцам нужен порох!
Сержант вскочил с места и бросился в комнату больного; за ним последовала дрожащая Нора. Старик стоял подле своего кресла; его глубокие глаза сверкали, седые волосы стояли дыбом, а вся фигура дышала возбуждением и гневным вызовом.
– Гвардейцам нужен порох! – прогремел он ещё раз, – и, клянусь Небом, он у них будет!
Широко взмахнув в воздухе длинными руками, он со стоном упал в кресло. Сержант нагнулся над ним, и лицо его омрачилось.
– О Арчи, Арчи, – простонала испуганная девушка, – как вы думаете, что с ним такое?
Сержант отвернулся.
– Я думаю, – сказал он, – что Третий гвардейский полк теперь в полном составе.
1894
Почему в новых домах водятся привидения
На днях, за обеденным столом, я познакомился с интересным человеком. Он сидел по правую руку от меня. В наружности его не было почти ничего примечательного. Он бегло говорил по-немецки и привлёк моё внимание тем, что отпускал весьма меткие замечания, – свойство, присущее людям с густыми бровями и зоркими, как у него, глазами. В нём меня поразил именно дар физиономиста, способного с первого взгляда отличить лицо от маски, его скрывающей, и точно угадать характер человека. Верхняя губа у моего соседа была сильно оттопырена, так что, когда он улыбался, рот приобретал форму треугольника, как у Гейне, но при этом юмор, переходивший в сарказм, не был горьким.
– Сегодня, знаете ли, я встретил здесь знакомого, – обратился он вдруг ко мне, заложа руку за спинку стула. – Мы познакомились с ним нынешним летом в Ангадине
[79]
.
– И что же, вы были рады вновь увидеться с ним? – спросил я.
– Рад, и даже очень, – ответил он, многозначительно кивнув. – Хоть я не обмолвился с ним за всё время и тремя словами, всё же, признаюсь, всегда безмерно рад его видеть. Соскучиться с ним невозможно!
– А вы что, часто скучаете? – поинтересовался я.
– Скучаю? Я? – переспросил он. – Ну что вы! За мной такого греха, слава богу, не водится. Я, сударь, горжусь тем, что не проскучал в жизни ни единого часа. Вижу, как другие люди буквально изнывают от скуки, но, право слово, пока вокруг, да и во мне самом столько глупости и безрассудства, над которыми можно вдоволь посмеяться, скука мне не грозит. Ну а вздумай она ко мне подступить, я вспомню своего знакомца из Ангадина – и скуку как рукой снимет. Опишу-ка я его вам. Если встретите, паче чаяния, узнаете его без труда, потому как другого такого оригинала в целом свете не сыщешь. Поверьте, природа одарила бы нас, смертных, непозволительной роскошью, создай она ему живую копию. Роста он среднего, волосы седые, а голос похож на отдалённые раскаты грома. Я бы даже сказал, это голос, грохочущий под сводами винного погреба и тщетно ищущий себе выхода. Нос его, поверите ли, сущая находка для живописца: сочная палитра цветов. Вообразите, этакий носище отливает всеми оттенками от пурпурно-красного до синего. Удивительное зрелище, доложу я вам! Летом наш джентльмен ходит на прогулки в сопровождении двух молоденьких служанок. Обе рослые, выносливые, как лошади. В красных шёлковых косынках. Девицы тащат трость хозяина и все принадлежности для рисования, а он, известное дело, художник и рисует прелестные картины в зелёных и синих тонах. Правда, сравнишь картину с моделью, и диву даёшься – ни малейшего сходства! Ну а когда он устанет, девушки развлекают его.
Тут на лице моего сотрапезника появилась треугольная улыбка.
– Развлечения у него, надо сказать, столь же оригинальные, как и он сам, – продолжил он, ухмыльнувшись. – Этакие игры на свежем воздухе. Швыряет палки и заставляет девушек, словно собак, приносить их, прыгать через валуны или через ветку, которую он им держит; иногда он и сам к ним присоединяется и принимается перескакивать через гостиничные столы и стулья, попадающиеся на пути, пока его не сморит усталость, и тогда девицы продолжают резвиться без него.
